Вечный шах

нем, успокоил их весьма своеобразно: -  Да  не  Алексея,  не  Алексея!  Он

кого-то постороннего на днях по запарке застрелил. Ну, рассказывай.

     Последнее уже к Виктору относилось.  В  теле,  которое  принятые  сто

пятьдесят только-только начали приводить в порядок,  от  смирновских  слов

где-то внизу, в самом копчике возник пульсирующий страх.

     - Не хочу. Не могу. Не буду, - решил Виктор.

     - Как же тебя понимать? - с угрозой спросил Смирнов. - Только что  ты

обещал рассказать все, а теперь в отказку играть собрался?

     - Я хотел вам одному, а вы при всех...

     - Вот что, Витя, - тихо сказал тесть. -  Если  ты  думаешь,  что  все

случившееся с тобой касается только тебя, ты глубоко заблуждаешься. Помимо

всего прочего, ты - отец моей внучки. И все происходящее рано  или  поздно

отразится на ее жизни, а значит, и на моей. Я имею право знать.

     - Выходит, я один тут не при чем, - догадался Казарян.

     - Роман может уйти. Но я заранее предупреждаю тебя, Виктор,  что  все

ему расскажу. Он должен знать, он будет мне помогать. Начинай, -  приказал

Смирнов.

     - Я боюсь, - признался Виктор.

     - Бояться поздно, - надавил Смирнов. - Начинай.

     - Тогда многое надо рассказать... - сдался наконец Виктор.

     - Не многое, а все, - поправил его Смирнов и, разлив по трем  рюмкам,

добавил: - Мы выпьем по второй, а ты рассказывай.

     ...К тому времени, когда Виктор завершил свой рассказ, они  выпили  и

по третьей, и по четвертой.

     - Ты, Саня, хотел со смертью Алексея разобраться, а здесь  вот  какой

наворот, - раскручивая нож на столе, констатировал Казарян.  Нож  противно

позвякал. Тесть придавил ладонью казаряновскую  руку  с  ножом,  прекратил

звон и сказал:

     - Это не убийство, Виктор, это самооборона.

     - Плесните мне, а? - попросил  Виктор  и  растер  ссохшиеся  губы.  -

Поплохело что-то.

     - Я плесну, плесну, - пообещал Смирнов и вдруг увидел,  что  тесть  и

Казарян поднялись из-за стола. - Алик, Рома, вы куда?

     - У нас, в отличие от тебя, вольный пенсионер, дела, - объяснил тесть

Алик.

     - Ты остаешься здесь? - спросил Казарян.

     - Во всяком случае, до вечера, - ответил Смирнов.

     - Не забывай, Саня, что из гостиницы ты  ко  мне  переехал.  Так  что

ночевать приходи вовремя, -  предупредил  на  прощание  Алик,  а  Казарян,

застегивая расстегнутую до пупа рубашку - ему всегда было жарко -  сказал,

морща увесистый армянский нос:

     - Странный симбиоз жанров, Саня. Гиньоль и оперетта.

     Они ушли. Смирнов плеснул в стакан и, глядя, как пьет Виктор, спросил

сочувствующе:

     - Скажи мне, Витя, ты в эту заваруху по недомыслию попал или сам себе

что-то доказать хотел?

     - Я не люблю, когда меня за дурака держат. Но, в общем, вы правы: сам

себе хотел доказать, что я не пальцем деланный и кое-что могу. Оказалось -

не могу. Вот такие пироги. А вы-то зачем в эту кашу лезете?

     - Убили моего друга. Да, друга. Все мы - дешевые  засранцы,  Витя.  -

Смирнов вылез из-за стола, положил руку на Викторово плечо.  -  Вот  я,  к

примеру. Как я тебе объявил? "Алексей Борзов был моим хорошим  приятелем".

А все оттого, что у Алексея недостаточно хорошая репутация  была  в  нашем

вонючем  социалистическом  обществе.  Как  же,  с   уголовниками   знался,

комбинировал как-то не по-советски. Я, говнюк, застеснялся - приятель.  Он

- друг. И за его смерть ответят мне, другу.

     - А милиция на что? - задал дурацкий вопрос Виктор. - Пусть она ищет.

     - Она поищет, поищет, и найдет. Или тебя, или  дурачка  какого-нибудь

подставленного.

     - Прямо так уж! - обиделся за милицию Виктор.

     - Да, конечно, не так, Витя. Но одно ты должен понять: это мое  дело.

Вот что: пойдем в комнату, ты  там  на  тахте  устроишься,  я  к  столу  с

бумажкой и карандашом сяду, и ты еще раз расскажешь мне все. Может,  какие

подробности вспомнишь, новые детальки разные. Ведь ты - художник слова, ты

же наблюдательным должен быть! А со стола потом уберем.

     И все по новой. Виктор валялся на тахте и рассказывал, очень старался

не упустить что-нибудь. Смирнов слушал, изредка записывая конкретные вещи:

имена, места действия, фразы, отдельные слова. На этот раз трудились  часа

полтора.

     - Мне бы сотку за труды, - потребовал Виктор, окончив повествование.

     - Заработал, - согласился Смирнов. -  Налью.  Но  позже.  Ты  сначала

побрейся, душик прими, бельишко чистое надень.  Я  на  кухне  приберусь  и

налью.

     Так и сделали. Когда бритый, распаренный и даже  розоватый  Виктор  в

чистой рубахе и свежих брюках явился на кухню, на  столе  стоял  стакан  с

соткой, а рядом лежало румяное яблоко.

     Уселись. Виктор быстро выпил и медленно  жевал  яблоко.  Наблюдая  за

этим несложным процессом, Смирнов задумчиво сказал:

     - Начать, конечно, надо  было  бы  частым  бреднем,  с  мелочевки,  с

маяты... Но ты у меня не в порядке. В запое, да и с хребтиной основательно

переломанной. В тряпку они тебя превратили, которой  пол  вытирать.  А  ты

должен  быть  злым,  сообразительным,  реактивным,   как   таракан.   Есть

предложение, Витя. Пойдем погуляем, а?

     - А что? Можно и погулять! - храбро возгласил Виктор.  После  душа  и

сотки воспарил.

     - Тогда так. Когда мы к тебе шли, я посмотрел на всякий случай, что и