Вечный шах

твое поколение определило целую эпоху.

     - Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли  все  места.

Вот и все.

     - Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали.  Все  боялись,

боялись вашей жажды немедленной справедливости,  боялись  вашего  твердого

понимания, что такое хорошо и что такое  плохо,  боялись  вашей  ярости  и

вашей  неуправляемости.   Виктор,   сдавай   по   следующей.   Выпьем   за

неуправляемость Александра Смирнова.

     Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной

звонок - непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.

     - Обожди, - остановил его  Смирнов.  -  Хотите  скажу,  кто  там,  за

дверью?

     - Думаешь, он? - спросил Казарян.

     - Он, - уверенно подтвердил Смирнов. - Иди,  Алик,  впускай  генерала

Ларионова.

     Генерал Ларионов (в штатском) вошел в гостиную, увидел стол, спросил,

не здороваясь:

     - Выпить поднесете?

     - Поднесем, - пообещал Смирнов, а Казарян поинтересовался:

     - Что ж не поздоровался с нами, Сережа?

     - Так ведь вы руки не подадите, - свободно ответил Ларионов.

     - Это уж точно, - подтвердил  Смирнов.  И  Виктор:  -  Налей-ка  ему.

Стакан.

     Алик подставил к  журнальному  столу  еще  одно  кресло,  и  Ларионов

уверенно  уселся.  Придвинул  к  себе  стакан,  подобрал  закусь.  Четверо

внимательно наблюдали за его действиями.

     - Что ж не спрашиваете, зачем я к вам  пришел?  -  спросил,  прерывая

раздражавшее его  молчание,  Ларионов.  Хотел,  чтобы  к  нему  относились

серьезно.

     - А чего спрашивать? - ответил Смирнов. - Выпьешь, и сам расскажешь.

     - Ты как всегда прав, - подтвердил Ларионов. - Расскажу.

     Питух он был никакой. Для форсу опрокинул стакан одним махом,  но  не

сумел как следует придержать дыхание,  и  оттого,  закашлявшись,  допустил

водку гулять по пищеводу сюда-туда. От нечеловеческих усилий загнать  дозу

сорокаградусной в желудок слезы выступили на его страдальческих глазах. Но

загнал-таки,  вздохнул  освобожденно,  откусил  огурец  и,  жуя,   смахнул

ладошкой набежавшую слезу.

     - А еще генерал, - осудил его неумелость Казарян.  -  Разве  генералы

так пьют?

     - Генералы так не пьют, - согласился Ларионов.  -  Генералы  пьют  из

деликатной посуды.

     - А за что тебя в отставку, Сережа? - поинтересовался вдруг Алик.

     - Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. - За  Ларионова  ответил

Смирнов. - Спустил на тормозах дело Грекова, обрубил концы и гуляй,  Вася.

Так, генерал в отставке?

     - Так, да не так, - не то  подтвердил,  не  то  отверг  предположение

Смирнова генерал в отставке, одновременно закусывая. - Может, перестанем в

кошки-мышки играть, Саня? Может, все-таки спросишь, зачем я пришел?

     - Ты пришел, чтобы узнать, насколько серьезно мы за тебя взялись и до

какого дна докопались. И еще. Больше тебе некуда идти.

     - Так уж и некуда! - обиделся Ларионов.

     -  Некуда,  -  еще  раз  уверенно  заявил  Смирнов.  -  Дело-то  ваше

секретное, и о том, что оно провалилось, ты можешь поговорить с  тем,  кто

знает о нем. С работодателями своими ты говоришь только тогда,  когда  они

тебя вызывают. Ну, а к нам, влезшим в  эти  вонючие  тайны  помимо  твоего

желания, по старой памяти можно припереться и без спроса.

     - Когда вы с Ромкой окончательно поняли, что в этом деле задействован

я?

     - В принципе мы не собираемся отвечать  на  твои  вопросы,  -  вместо

Смирнова ответил Казарян. - Но на этот ответим. Окончательно поняли, когда

ты пятнадцать минут тому назад заявился сюда. А догадались после того, как

узнали подробности операции по укрощению группировок. Почерк-то знакомый.

     - А чистенько я их накрыл, а? - погордился Ларионов.

     - Хвастаться нечем, - осадил его Казарян. -  Методика-то  Саней  была

разработана еще  лет  двадцать-тридцать  тому  назад.  Правда,  коварство,

подлость и вранье - твои. Этого не отнять.

     -  Подлость!  Коварство!  -  приличная  доза  сделала  свое  дело,  и

Ларионова безудержно повело на монолог. - Если вам еще не надоело  жить  в

бардаке, именуемом перестройкой с демократическим образом  жизни,  то  мне

надоело до  блевотины.  Мне  надоело,  что  моя  Москва  разлагается,  как

тифозный  труп.  Мне  надоели  разбитые  мостовые,   вонючие   подворотни,

засранные  и  зассанные  дворы,  мне  надоели  кооперативные   палатки   с

немыслимыми ценами, пустые государственные магазины  и  очереди,  очереди,

очереди. Мне надоели гнусные молодчики, вдруг ставшие хозяевами жизни, мне

надоели старые начальники, обтяпывавшие только свои делишки,  мне  надоели

новые начальники, считающие, что все  происходящее  сегодня  -  в  порядке

вещей.

     - Больная совесть Москвы, - оценил ларионовские переживания  Казарян.

- И что же ты сделал, чтобы защитить нас от этого безобразия?

     - Мне предложили навести порядок в нашем городе, и я согласился.

     - Кто предложил? - спросил Алик.

     - Главное, не кто, а что. Катастрофически  ухудшающееся  положение  в

городе и стране.

     - Ну, а не главное? Кто? - настаивал Казарян.

     - Не мой секрет, Рома. Поэтому ответить не могу.

     - Можешь не отвечать, - сказал Смирнов. - Догадываемся. Я спрошу тебя

о другом: какой порядок предложили тебе навести в городе? Новый?