Вечный шах

Дубов выскочил из кабинета, чтобы через секунду вернуться с пачкой вафель «Снежок». Ирина в принципе терпеть не могла их пронзительно-кислую белую начинку, но сейчас они пришлись очень кстати.

Все трое расслабились, как всегда бывает после мозгового штурма, когда ответ найден, а решение принято, жадно ели вафли и болтали о разной ерунде.

Вдруг в дверь постучали, и на пороге возник долговязый рыжий парень в вытертых добела джинсах и футболке с олимпийскими кольцами. Руки его были покрыты густой золотистой шерстью.

— Здрасте, — сказал парень, — моя фамилия Червоненко.

Ирина вдруг вспомнила, что червонный значит золотой, таким образом, фамилия подходит парню как нельзя лучше. Только после этого сообразила, что так зовут доктора — уклониста от дачи показаний. В принципе можно отпускать его на все четыре стороны, раз она возвращает дело на доследование, но Ирина еще не забыла утреннюю хамскую телефонограмму и возмутилась, что парень своим вторжением помешал ей доесть ее законную вафлю, поэтому завредничала и сказала, что доктор явился рановато, заседание начнется только в три.

— А я вас хотел спросить, — протянул парень, переминаясь с ноги на ногу, — вы же судья?

— Верно.

— Так я хотел уточнить, мне обязательно надо правду говорить?

— Естественно.

— Прямо всю-всю?

— Само собой.

— А можно сказать как бы правду, но не целиком? Не полностью?

Ирина засмеялась:

— А больного вы тоже осматриваете не полностью? Ногу только?

Доктор кивнул с преувеличенной серьезностью:

— Конечно. Я же травматолог. Нет, правда, товарищ судья, можно сказать все как было, но кое-что не сказать? Такое неважное совсем? Даже, можно считать, не относящееся к делу?

— Нет, нельзя.

Парень скривился:

— Так я и знал. Специально ведь операцию назначил на сегодня, чтобы алиби себе создать, но не прокатило.

— От правосудия не убежишь, имейте это в виду на будущее, молодой человек, — важно заметил Дубов.

— Да я уж понял, — Червоненко горестно вздохнул.

Ирине стало его жалко:

— А в чем затруднение, молодой человек? Вы сами, скажем осторожно, где-то были не правы в ту ночь и не хотите свидетельствовать против себя?

— Да нет! Если бы… Просто получается, что я или совру, или обещание нарушу. И так и так вилы. Но с другой стороны, эта деталь вообще никакой роли не играет.

— Здесь суд решает, что играет, а что нет, — сказал Дубов, поднимаясь со стула, — а вы должны выполнить свой гражданский долг, даже если это выйдет вам во вред.

— Так если бы только мне… — Червоненко горестно покачал головой, — а можно вообще ничего не говорить?

— Можно, — согласился Анатолий Иванович, — если вы не против сесть в тюрьму за отказ от дачи показаний, то пожалуйста.

— Да? Ну я тогда скажу как надо.

— Как надо, молодой человек, вы будете говорить на комсомольских собраниях, — включилась Гортензия Андреевна, — а в суде обязаны рассказать как было.

— Ну ладно… Понимаете, просто Смульский приехал не один.

— А с кем? С женой? — Гортензия Андреевна хищно подалась вперед, так что Ирина не успела предупредить ее о нецелесообразности кулуарных бесед с важным свидетелем.

— С какой женой! С одним очень известным человеком, — Червоненко переступил с ноги на ногу, — прямо очень известным.

— С кем? — В голосе Гортензии Андреевны послышался металл, так что доктор, может быть, и не хотел признаваться, но рефлексы взяли свое, и он, как ученик у доски, отчеканил:

— С Дмитрием Зубковым.

— С тем самым?

— Вот именно. Я сам офигел, когда увидел. Смульский тоже, конечно, личность известная, задолбал нас своими бредовыми реформами, но Зубков вообще небожитель. Понимаете, он делал вечернюю пробежку, увидел, как человек пытается привести в чувство девушку, и пришел ему на помощь. Толково вообще действовал, и знаете, такой человек оказался, — доктор улыбнулся, — просто удивительно. Переложить помог, каталку подвез, в общем, даже среди простых людей редко встретишь такую сознательность, а тут прямо вообще! Я прямо его зауважал! Ну а когда стало ясно, что все, бесполезняк…

— Что вы имеете в виду? — строго переспросила Гортензия Андреевна.

— Реанимационные мероприятия неэффективны, короче. Смульский совсем расклеился, но Зубков его не бросил, поддержал. Ну а потом попросил нас с медсестрой, если можно, сделать так, чтобы его как будто не было. В принципе ведь это не имеет никакого значения?

— Да как вам сказать, — хмыкнул Дубов.

— Он сказал, что скоро загранкомандировка, в которую могут не выпустить, если он выступает свидетелем в уголовном деле, да и вообще аппаратчику его ранга лучше держаться подальше от таких сомнительных историй.

— Какое чистоплюйство!