Вечный шах

– А что, разве не так? Ну все равно, на его месте я бы то же самое попросил. А то получается в точности по правилу: не делай другому добра, не получишь себе зла. Хотел жизнь девчонке спасти, а сам вместо благодарности будешь по судам показания давать, как привязанный. А потом он еще сказал, что для Смульского так лучше. Типа он сам сознательный, а не Зубков его за ручку привел. Вот мы и согласились, а теперь я что-то засомневался. Если я на суде про него промолчу, то получается не совсем вранье, но в то же время и не до конца правда. И что делать?

Ирина обрадовала Червоненко, сообщив, что сегодня его показания, скорее всего, не понадобятся, но на всякий случай попросила подождать в коридоре.

Когда он уже взялся за ручку двери, Гортензия Андреевна окликнула его и спросила, как установили личность потерпевшей.

Доктор нахмурился:

– В смысле?

– Кто из них вам сказал имя девушки?

– Никто. У нее в сумочке оказался студенческий билет, по нему и установили.

– А Смульский или Зубков ее не называли по имени? – уточнила учительница.

После небольшой паузы парень сказал, что вроде бы нет, но за это он не ручается, потому что занимался своими прямыми обязанностями, сначала проводил реанимацию, а потом заполнял миллион бумаг.

– Вот вам и объяснение, почему Смульский сдался, – сказала Ирина весело, когда за рыжим доктором закрылась дверь, – ему просто ничего не оставалось другого. Свидетель застукал на месте преступления, и какой! От дяди Васи-слесаря можно отбрехаться, а Зубков – фигура серьезная.

Гортензия Андреевна и Дубов переглянулись и посмотрели на Ирину внезапно с жалостью.

– Что такое? – удивилась она.

– Мы попали в мишень, но не в яблочко, – вздохнул Анатолий Иванович, – это не Негоро, это Себастьян Перейра!

– Что?

– Не Зубков застукал Смульского, а Смульский Зубкова, – пояснила Гортензия Андреевна терпеливо, как будто двоечнице, – ведь по вузам, в частности по медицинскому, любил шарахаться не один Смульский. Зубков тоже вечно выступал перед студентами со всякими речами, я сама сто раз по «Ленинградским новостям» видела. Только соберешься хороший фильм посмотреть, как здрасте! Зубков с трезвостью и перестройкой тут как тут!

– Ирина Андреевна, подумайте сами, если мы примем эту гипотезу, то перекрываем почти все сомнительные места. В частности, становится понятным, почему Петровский покрывал маньяка, ведь Зубков в любом случае был почти недосягаем для правосудия. Если бы Евгений Степанович открыл рот, то, пока согласовали бы следственные действия в отношении чиновника такого ранга, Зубков десять раз успел бы уничтожить честного психиатра. Тот оглянуться бы не успел, как оказался по другую сторону баррикад, среди своих пациентов. Гораздо безопаснее и даже полезнее было Зубкову помогать.

– И я теперь понимаю, почему жена Смульского с такой легкостью пошла на заведомую ложь, – перебила Гортензия Андреевна азартно. – Она покрывала не маньяка или ловеласа, а любимого мужа, который в свою очередь покрывал высокопоставленного партийного работника. С какой целью только он это делал, непонятно. Из вассальной верности сюзерену или, как Кольцов, кого-то спасал ценой своей свободы? Эх, мне бы с ним остаться на пару часиков наедине…

– Давайте все же пойдем официальным путем, – сказал Дубов, – фигура Зубкова, конечно, могучая, но и я тоже в этом городе не последний человек. Добьемся правды.

– Думаете, получится?

Анатолий Иванович нахмурился.

– Одну ошибку я уже сделал, – сказал он тихо, – а на вторую права у меня нет.

…Ирина всегда тяжело переносила зной, а сейчас, по беременности, чувствовала его особенно остро, поэтому, когда в августе наступили последние перед осенью жаркие дни, она с почти чистой совестью взяла в консультации больничный и уехала на дачу вместе с Кириллом, у которого после санатория остался еще огрызок отпуска.

Лечение пошло мужу на пользу, он вернулся посвежевшим и веселым, чувствовал себя отлично, и доктора заверили, что с ним все в порядке, поэтому Кирилл больше не заводил разговор о том, чтобы бросить работу в горячем цеху, а хуже всего то, что его настрой на учебу в санатории изрядно пошатнулся.

Ирина надеялась, что до начала учебного года сумеет его вразумить, но самое главное – Кирилл жив и здоров, а в остальном пусть делает что хочет.

Мама с Гортензией Андреевной были твердо убеждены, что просто так больничный в консультации не дают и здоровье Ирины и ребенка под угрозой, просто она от них скрывает, и заставляли ее больше лежать, считая покой лучшим лекарством при беременности.

Ирина немножко с ними боролась, но быстро покорилась, и сейчас, уложив Володю на дневной сон, сама прилегла с книжечкой в своем любимом гамаке.

Глаза лениво скользили по странице, на которую падала причудливая кружевная тень от кроны яблони, но погрузиться в сюжет никак не получалось.

В летней кухне раздавались оживленные голоса, это мама с Гортензией Андреевной готовили угощение для очередного шахматного турнира.

– Растирайте сильнее, Гортензия Андреевна!

– Мария Васильевна, куда больше? И так стерла этот несчастный сахар в лагерную пыль.