Вечный слушатель

Пролив чью-либо кровь, твою или свою.

Пустое мужество, обычай окаянства!

Почто внесло тебя в родимый край дворянство?

Кто к нам привез его из чуждых областей

Не чтитель чести тот, а форменный атей!

Отыщешь ли профит иль избежишь урона,

Блистая всякий день металлом эспадрона;

Уж то-то будет смел рубака в час, когда

За Авелеву кровь настанет час суда.

Потуги дерзости сколь будут неполезны,

В расплаты грозный миг пред зевом жадной бездны;

Кто, прежде чем в нее последний сделать шаг,

Во страхе не замрет - тот, стало быть, смельчак?

Нет, мнится мне, дуэль - сомнительное брашно.

Так страшно ль умереть? Вот жить - куда как страшно.

Он рад, коль небосвод воскресным утром чист:

Он наряжается и в бархат, и в батист

И в церковь движется кометою хвостастой,

Пред домом княжеским поди-ка не пошастай

Зачем тогда и жить? Он холит эту страсть,

Он в кнут преобразить свою умеет пясть,

Коль хочет разъяснить: прочь, смерды, покалечу!

Иль на прохожего, бредущего навстречу,

С вопросом кинется: "Отколе ныне ветр?"

О, здесь его конек! Он - ветрознатель-мэтр!

Кто глух к его речам - тому придется худо.

Бедняга спрошенный сообразит покуда,

Он сам же возвестит секрет: "С утра - норд-ост!"

Сие - гласит адепт, великий диагност!

Но в Божий храм идти он должен поневоле,

Где следует забыть о суетах юдоли.

Там исхитрится он спастись наверняка

От проповеданий - посредством парика:

Он мог бы подремать - однако спать не станет,

Иная в этот час его утеха манит,

Вот, кажется, его вниманье привлекло

Прелестниц городских немалое число,

Он озирает их, знакомых, незнакомых;

Как утверждает он - ему неведом промах,

Глаз у него что лик; вещает взор его:

Ах, я влюблен в тебя, живое божество!

С двух до семи три дня он ей мозги морочит,

В четвертый устает и продолжать не хочет.

И до иных побед он якобы охоч:

От века для бесстыдств укромой служит ночь.

Но предаются ль им не тайно, а при свете?

Он в понедельник, днем, сей путь вершит в карете,

Поступок утаить - ему не по уму,

Но глух ужли к молве? Мир попривык к тому,

Что делать ничего не хочется вельможе,

От страха заболеть - мороз дерет по коже,

Немало оплеух Венеры он стяжал,

Вступая в битву с ней: уж больно туп кинжал;

Оружье - вне герба, в том как бы дань приличью.

Но, если страшен зверь, зачем бежать за дичью?

Зато бывает он куда как вдохновен

В мечтах о прелести супружеских измен:

Он воссылать хвалу умеет с умным вином

Цветам среди шипов и гневным Данаидам:

Вот это женщины! Мужья, на вас беда!

Кукушка вертится близ вашего гнезда!

Но - самого его судьба дарит находкой:

Обзаведется он женою, нравом кроткой,

Обрящет верность в ней, равно и красоту.

Однако не роптать ему невмоготу:

Досадует на то, что госпоже досадно,

Что он досадует: принять бы можно хладно

Упрек в содеянном,- но честная жена

В безвинности своей раскаяться должна;

Безвинность для нее особой станет мукой,

Коль муж ее зовет воровкой и гадюкой.

Вот он погневался часок, побушевал,

И должен отдохнуть: он держит путь в подвал,

Там - бочек славный ряд: о, как же все отлично!

Теперь он видеть мир готов философично.

Сколь человек ни мал - но он венец всему!

Кто спорить смеет с ним? Он - в собственном дому!

Под вечер он решит, что полон знаньем чистым,

Переползет в постель и захрапит с присвистом.

Но - полдень привнесет в гармонию изъян.

Проснувшись, он встает, похмельем обуян,

Он снова жаждою спиртного беспокоим;

От грязи утомясь, он льнет душой к помоям;

Игрою в зернь ему заняться невтерпеж,

Хоть и не взыскан он Фортуной ни на грош:

Скорей, ожившие, зальются камни в плаче,

Чем он откажется от призрака удачи;

Вот, мнится, фарт пошел - но только миг пройдет,

Фортуны маятник начнет обратный ход;

Получит он урок - и станет ныть, что сроду

Не думал угодить в подобную невзгоду.

Так длится для него бесплодный бег годин,

Так доживает он до старческих седин,

Он множит зло на зло, месть прибавляет к мести,

Слагаются листы ушедшей жизни - в дести

Зловонные, а в них немой рассказ о том,

Как юность пронеслась в кружении пустом;

Он ощущает страх, приготовляясь к ночи,

Расплата близится, отсрочка все короче,

Еще он жив, но в нем плодит гниенье рок,

О розге Божией - забвение не впрок,

Как ни страдает плоть - но он возможно доле

Хотел бы не вкушать иной, посмертной боли.

Когда же наконец придет последний час,

Как много будет рвот, проклятий и гримас,

Весь этот миг пройдет в непониманье хмуром,

Что с шахматной доски нет выхода фигурам.

Он есть лишь то, что есть, и путник в простоте

Едва пятнадцать слов читает на плите:

Под этим камнем спит и ждет Господня гласа

Придворный, человек ни-рыба-и-ни-мясо.

ПОСОЛ

Он - благостный шпион; в чужом дворе придворный;

Гость по профессии; ручатель, но притворный;

Длиннейшая рука своей родной страны,

Которую в чужой особо чтить должны;

Подзорная труба; подобье слуховуши;

В щель, в пройму, в скважину наставленные уши;

Утечный водосток; сверх меры зоркий зрак;

Дремоты в час ночной принципиальный враг;

То, что приказано, рекущая картина,

Которая жива по воле господина;

Святой по почестям, положенным ему

В стране чужой; гнилой болван в родном дому;

Фигура - чужакам, своим - едва ли пешка;

Полночный страж, чей долг - как раз дневная слежка;