Вечный слушатель

Мартен, друг мой и соратник,
Начинай свою игру,
К ней слова я подберу,
Растревожу весь курятник.
Есть мотив для песни, друг:
Нынче Коппену каюк.

Чрезвычайно расторопен,
Из Брабанта он пришел;
Средь полей и нищих сел
Долго пробирался Коппен,
От испанского меча
Мощно давши стрекача.

Он собранием петушьим,
Чуть явясь ему впервой,
Тут же принят был как свой —
С уваженьем и радушьем,
Но в короткий самый срок
Встал он горла поперек.

Все коллеги по насесту
Говорили: «Коппен, друг,
Вырвать жала у гадюк
Нынче очень будет к месту!
Обличительную речь
Гордо нам прокукаречь!»

Но отвратен Рыдоглазу
Речи коппеновской пыл;
Сей премудрый возопил:
«Требую унять пролазу!
Мира нам не знать, пока
Не спихнем его с шестка!»

Чаще плачут крокодилы,
Чем рыдает Рыдоглаз;
Правда, слезы в этот раз
Не явили должной силы,
Ибо на любом углу
Пели Коппену хвалу.

Коппен, в пении неистов,
Слышен был во всех дворах, —
Понуждая пасть во прах
Сиплых воронов-папистов,
Разносилось далеко
Коппеново «ко-ко-ко».

Но печально знаменитый
Петушонок Толстолоб
Стал протестовать взахлеб:
«Нешто я дурак набитый?
Мне ль возвысить не пора
Знамя птичьего двора?

Я проквохтать честь по чести
Все решился петуху,
Что в короне, наверху,
На златом сидит насесте!
Я, свой пыл не утоля,
Обкудахтал короля!

Так что горе куролесу,
Словоблуду и хлыщу!
Я хитон с него стащу,
Я ему испорчу мессу!
Я спихну еретика
Нынче с нашего шестка!» —

«Браво! Я вдвоем с тобою!» —
Подпевал ему Кулдык,
Подстрекавший забулдыг —
Недорослей к мордобою,
Чтоб растерзан был толпой
Злоязычный Пивопой.

Сброд погром устроил мигом:
В драке наподобье той
Древле пал Стефан святой.
Но ответил забулдыгам
Комендант: в конце концов
Пристрелил двух наглецов.

Речь взгремела Дудкодуя:
«Громче грянь, моя труба!
Славься, честная борьба!
Голодранцы, негодуя,
Поведут ужо плечом —
Всем покажут, что почем!»

Глядючи на эту кашу,
Тихоплут растил брюшко:
Жить, подлец, тебе легко,
Только надо ль бить мамашу?
Коль осатанел, со зла
Бей осла или козла.

Коменданту сброд в округе
Прочил скорый самосуд:
Об отмщенье вопиют
Убиенные пьянчуги!
Воздавая им почет,
Что курятник изречет?

Из побитых забулдыг там
Был один весьма хвалим;
Занялся курятник им;
Забулдыга был эдиктом
Возведен в большой фавор
Святотатцам на позор.

Коменданту петушатней
Был вчинен кровавый иск:
Раздолбать злодея вдрызг!
Нет преступника отвратней!
Горе! Кары не понес
Богомерзкий кровосос!

Петухи орали: «Братцы!
Нас покинул куропас!
Ишь, под клювом-то у нас
Поплодились куроядцы!
Птичню вызволим скорей
Из-под вражьих топтарей!»

Злость объяла Кокотушу:
«Распознавши гнусный ков,
Истребим еретиков!
Вспорем Коппенову тушу!
Никаких сомнений нет,
Он — проклятый куроед!»

Коппен, ярый в равной мере,
Рек: «Не кинь меня в беде,
Боже, в сей курятне, где
Злочестивцы, аки звери,
Правят шабаш, сообща
На невинных клевеща!»

Коппен, полон красноречья,
Проповедовал добром,
Что грешно творить погром,
Наносить грешно увечья, —
И среди пасомых птах
Поутих «кудах-тах-тах».

Но Кулдык молчать не хочет:
«Паства, ты внимать не смей
Чепухе, что этот змей,
Этот непотребный кочет
Прочит твоему уму:
Мне внимай, а не ему!»

Собирает Жаднус глупый
Всех ломбардских петухов:
«Зрите скопище грехов!
Се кудахчут курощупы!
Обуздать давно пора
Сих сквернителей добра!

Вы спихните василиска
В ядовитую дыру,
И ко птичьему двору
Впредь не подпускайте близко;
Он растлит в единый миг
Наших лучших забулдыг!»

Главный Дурень был взволнован,
И сказал такую речь:
«Должно клювов не беречь!
Коппен должен быть заклеван,
Раз не в меру языкаст!
Клюйте кто во что горазд!»

Мстит курятник за бесчестье:
«Прочь поди, поганый тать,
Ты, посмевший кокотать,
Оскорбляя все насестье!
Разом сгинь, без лишних слов,
Окаянный куролов!»

Не стерпевши клювотычин
И чужих «кукареку»,
Коппен скоро впал в тоску,
Коппен, скорбен, горемычен,
Потеряв навеки честь,
Должен был с насеста слезть.

Он рыдал: «Уйду! Уеду!»
А в курятне петушки,
Задирая гребешки,
Кукарекали победу:
Был безмерно боевит
Их самодовольный вид.

Но, блюстители порядка,
Ждите: Коппена узреть
Вам еще придется впредь,
Распевающего сладко, —
Все восквохчут, веселясь:
«Славься, Коппен, курий князь!»

Зрите, городские стражи,
Как лютует Толстолоб,
Пресловутый остолоп,
В проповедническом раже;
Он грозит: пришлет баркас
И на нем потопит вас.

Что курятнику приятней,
Чем мечтам отдаться всласть,
Захватить решивши власть
Над валлонскою курятней, —
Но кричит петух-француз:
«Спрячь, бабуся, пятый туз!»

Знайте, стражи, что негоже
Петухам впадать во грех:
Покаплунить должно всех!
Змей предстанет в новой коже,
Но незыблемо вполне
Благонравье в каплуне.

Коль петух заплакал — значит,
Он кого-то наповал
Ненароком заклевал.
Оттого он, аспид, плачет,
Что неслыханно устал:
И клевался, и топтал.

Мартен, яростный рубака,
Ритор и головомой,
Подголосок верный мой,
Мартен, певчая макака,
Гордо шествуй впереди,
Всех папистов угвозди!

Если, петухи, охота
Перья вам терять в бою,
То терпите песнь мою,
Не хулите роммелпота, —
Не желаю быть в долгу:
Вы наврете — я налгу.

Рейнтье, ведь и ты получишь!
Не учи других клевать,
Ибо Коппену плевать,
Что его хулишь и жучишь:
Не притащится тишком
Он с повинным гребешком!

Дурня Главного могу ли
Я в стихе обидеть зря:
Сам себя искостеря,
Пусть в Алжир плывет в кастрюле,
Чтобы дотянуть, дрожа,
До кастрильного ножа!

Что нахохлились сердито?
Что цепляетесь к словам?
Это все поведал вам
Безответственный пиита,
Что потщился, не соврав,
Описать куриный нрав.

Вопросить всего логичней
У апостола Петра:
Птичня, бывшая вчера,
Хуже ли новейшей птични?
Спорим, Петр-ключарь в ответ
Коротко ответит: «Нет!»