Вечный союз

Хулагар наблюдал за ним, и улыбка скривила его губы. Он с удивлением обнаружил, что испытывает чуть ли не симпатию к нему. Отношения между ними складывались несколько неправильно. Хулагар был вынужден раскрыть ему многие секреты, позволить обращаться к себе как к равному и вести свою игру. Будет даже как-то неудобно убивать его.

Эта мысль напомнила ему о другом. Вука сидел против него в этом смраде и темноте. Их взгляды встретились.

— Это не сражение, — сказал Вука. — Это нечистые дела Темного Карна.

— Тем не менее это сражение, и мы должны научиться побеждать в таких сражениях.

— Сражение — это доблесть атаки, ветер в твоих волосах, быстрый конь, страх на лице врага, когда ты разишь его мечом. В том, чтобы суетиться в этой душегубке, нет ни доблести, ни славы.

— В сражении имеет значение только победа, — возразил Манту. — А слава приходит потом, когда ты говоришь о своей победе, в то время как твои враги превращаются в прах.

Вука промолчал, переводя понимающий взгляд с Манту на Хулагара.

Бурлившая в нем ярость постепенно улеглась. Тамука не раз говорил, что Вуке требуется слишком много времени для этого. Мысленно он ругал себя. Не за то, что произошло в скотском городе. Если где-то проливалась кровь, он имел право омочить в ней свой меч. Вука ругал себя за то, что было потом и что вызывало у него страх — чувство, ранее неведомое ему.

Опустив голову и притворившись спящим, он наблюдал за Хулагаром сквозь едва приоткрытую щель между веками. Так и есть, Хулагар тоже следит за ним. И опять он поступил глупо, начав говорить прежде, чем подумал. Это он должен был произнести те слова, которые произнес Манту, — какими бы немощными и тухлыми они ни были. Он клевал носом, делая вид, что отупляющая жара и сводящий с ума грохот сморили его. Наконец взгляд Хулагара отцепился от него и переместился на сидящего рядом брата. Выражение его сразу изменилось, в нем не было больше сурового осуждения.

Значит, они выбрали Манту. Почему Хулагар послал Тамуку к его отцу? Неужели они планируют убить его? Вука опять стал корить себя. Ведь уже тогда, когда он набросился на Тамуку, он понимал, что ставит клеймо на своей репутации. Уже тот факт, что Хулагар открыто выругал его в присутствии брата, служил зловещим предзнаменованием, которому он не внял, охваченный азартом убийства, подчинившись своему неудержимому Интересно, кто это будет? Не Хулагар, конечно. И не Манту, ибо братоубийство считалось одним из самых отвратительных преступлений. Кого пошлет его отец, если он в самом деле вынес ему свой приговор, лишив его наследственных прав и передав их другому?

Вука продолжал неторопливо размышлять. Кто же тогда? Только не Йохама, недалекий шут, не Карк и не Тока, который так опивался перебродившим молоком, что его каждый вечер рвало.

Он пошевелился, будто потягиваясь в полусне, и прислонился головой к стенке, по-прежнему наблюдая сквозь чуть приоткрытые веки.

Необходимо выиграть время, очистить себя. Вука знал, что отец будет колебаться, он знал за ним эту слабость, глупую привязанность к своим отпрыскам. Не раз он пользовался этой слабостью, оставляя отца в дураках и внутренне потешаясь над ним.

Он должен найти способ оттянуть окончательный приговор, который должен быть приведен в исполнение таким образом, чтобы он умер с честью. Вука был уверен, что отец ни за что не отправит его на небеса, зная, что его будут там презирать.

Если они действительно приведут приговор в исполнение…

Он посмотрел на Манту сквозь смеженные веки. Никакого сомнения, что именно Манту прочат на его место, — это было видно хотя бы по тому, как смотрел на него Хулагар.

В его голове стал складываться план.

Глава 12

— Эй, вы двое на третьей скамье, гребите в одном ритме со всеми!

Суздальцы недоуменно смотрели на римского инструктора, не понимая ни слова из того, что он кричит.

— Какого лешего ты от меня хочешь? — взорвался один из них. — Я тут надрываюсь, машу в воздухе этой тяжеленной хреновиной, а ты еще орешь на меня!

Наблюдавший за этой сценой Эндрю перевел взгляд на Дмитрия, который покраснел, как помидор.

— Прошу прощения, сэр, — сдавленным голосом произнес Дмитрий и ринулся к скамьям гребцов. — Слушайте меня, ублюдки! — Голос старого полковника гремел, как во время парада.

Капитан римской галеры посмотрел на Дмитрия с явным облегчением.

— Если этот человек скажет «лягушка», вы будете прыгать! Понятно?

— Но он же лопочет на этой римской тарабарщине! — протестующе воскликнул один из суздальских гребцов. — Как нам понять, чего он от нас хочет?

— Учите эту тарабарщину! — рявкнул полковник.

Суздальцы заворчали.

— Прошло уже десять дней, — напомнил им Дмитрий. — У нас осталось совсем мало времени, если вы, конечно, не хотите по возвращении застать свои дома в развалинах. Так что учитесь, разрази вас Перм! Учитесь латыни, учитесь грести!

— Мы все время торчим на берегу, — пожаловался все тот же недовольный солдат. — Это все равно что учиться ездить на лошади, сидя на бревне.

— Или любить женщину, не снимая штанов, — подхватил его товарищ, и все гребцы разразились хохотом.