Вечный союз

— Один из янки был платным агентом нашего любезного, оплакиваемого всеми патриарха Раснара, — терпеливо принялся объяснять Михаил. — После смерти Раснара этот человек связался со мной и предложил свои услуги. Я велел ему покинуть город, когда мы потерпели поражение, и готовиться к нашему будущему выступлению. Он оказался очень полезен для нас. Связь мы поддерживали через наших разведчиков, которые без всяких помех пробирались в Суздаль и обратно. Я даже не думал, что это будет так легко.

— Оплакиваемый-то Раснар оплакиваемый, но вот насчет того, что любезный… — Александр покрутил головой и рассмеялся. — Пройдоха — каких мало. Готов был не моргнув глазом обчистить собственную бабушку на смертном одре, это точно. Жаль, конечно, что он погиб. Но доверять ему я не стал бы ни за какие коврижки — как и тебе.

Михаил усмехнулся:

— Слышу речи истинного боярина. Но друг другу мы можем доверять, по крайней мере, больше, чем этому вонючему быдлу. Сил уже нет терпеть его. До прошлого года, пока эта проклятая железная дорога не дошла до нас, деревенщину можно было хоть как-то держать в руках. Наша старая гвардия, пережившая эту катавасию с Тугарами, служила нам надежной опорой. Но теперь крестьянам из любого медвежьего угла ничего не стоит добраться по этим железкам до столицы и так называемого сената. И с каждым днем сюда мотается их все больше. А возвращаясь из Суздаля или с работы на этих дьявольских фабриках, они расхаживают с таким видом, что тебе благородные бояре.

— Ко мне во дворец на прошлой неделе тоже явился этот сброд, — подхватил Петра. — Они не просили, чтобы я к ним вышел, — нет, черт побери, они требовали! И пригрозили, что вышвырнут меня из моего собственного дома, если я не проголосую так, как им нужно. А один из них имел наглость заявить, что он ничем не хуже меня!

— Ни стыда ни совести! — со злобой откликнулся Александр. — Надо было прикончить мерзавца на месте и выставить его голову на городских воротах. — Ага, а меня потом судили бы за убийство! — гневно бросил Петра. — Законодатели хреновы. Судить нас за урок какому-то зарвавшемуся наглецу плебею! Уму непостижимо.

— Бедняга Иван! — не мог успокоиться Александр. — Они таки арестовали его. Да это испокон веков было нашим законным правом! Раньше никто и пикнуть не смел, когда боярину хотелось развлечься с какой-нибудь деревенской девкой. А теперь они кричат, что это преступление, и собираются судить его по всей строгости.

— Он дурак! — презрительно бросил Петра. — Заставил своих людей держать ее прямо посреди трактира. Что он, не мог притащить ее к себе домой?

— А потом перерезать горло, чтобы не болтала лишнего, — прибавил Александр. — Михаил, если твой план не сработает, нам всем будет крышка!

— Да, они были дураками, когда объявили амнистию, — сказал Михаил с улыбкой.

— Знай они, что ты жив, то вряд ли сделали бы это, — ухмыльнулся Александр. — На их месте я прикончил бы тебя потихоньку, и хрен с ней, амнистией.

— Ну что это за власть? — вторил им Петра. — Пишут свои правила на кусочках бумаги и требуют, чтобы все жили по ним.

Михаил тоже не мог понять логику янки. И с каждым днем, проведенном в этом проклятом сенате, понимал все меньше. Единственное, что он знал точно, — они делают его жизнь все более невыносимой. Самодовольные ухмылки, появлявшиеся на их наглых рожах, когда они голосовали против всего, что бы он ни предложил, действовали на него как зловредная язва, вгрызающаяся в его нутро и постепенно съедающая его заживо.

Но были и те, кто поддерживал его. В состав сената входили восемь бывших бояр и полдюжины членов старых купеческих гильдий. Он видел, как в них нарастает протест. Поначалу купцы с радостью ухватились за идею республики. Но промышленность, которую развивали янки, разоряла их одного за другим. Нетрудно было понять, куда дует ветер.

А этот тип по имени Уэбстер придумал фигню под названием… вроде бы корпорация или что-то другое, такое же дурацкое. Было совершенно непонятно, по какому такому праву деревенские мужики, сдавшие клочки бумаги, которые они называли деньгами, и получившие взамен другие клочки бумаги, на следующее утро вдруг открывали собственное дело и назначали такие цены, что старые опытные торговцы вылетали в трубу. Он зашел как-то в тот дом, где они совали друг другу эти клочки бумаги, и тут же покинул его, не в силах вынести вида этих галдящих плебеев, одетых так, что несколько лет назад их повесили бы за одно это. Его до сих пор трясло от ярости, когда он вспоминал, как один из мужиков предложил ему деньги за урожай еще до того, как он был собран. Михаил решил, что тот просто-напросто свихнулся. А потом оказалось, что этот ублюдок, как и еще несколько сотен тех, кого он представлял, выручил в итоге вдвое больше его!

Старые зажиточные семьи — не считая бояр — разорялись одна за другой. А эти выскочки из крестьян расхаживали в пышных нарядах, как будто так и полагается. Естественно, у многих это вызывало недовольство, которое было ему на руку, — когда придет время, он этим воспользуется.