Вечный странник

Пребывание Комитаса в Берлине подходило к концу. Он вместе с любимым профессором составлял план дальнейшей работы на родине. Теперь он спешит как можно быстрее попасть домой.

Настал день расставания. В доме у Рихарда Шмидта собрались на прощальный ужин. Рюмка в руках у профессора чуть подрагивала, выдавая его волнение.

— Представляя Комитаса на выпускном празднике в Гамбурге, я с гордостью говорил: Комитас — уже сейчас мастер, и я горжусь им. Чувствую, что буду жить в его делах. Ныне за этим прощальным столом хочу добавить: он вернется домой, и Европа потеряет в его лице великого композитора, великого певца, великого музыканта. Но взамен его родина найдет в его лице истинного первооткрывателя, прокладывающего новые пути в музыке, за которым рано или поздно пойдут все живущие там народы. В добрый путь, любимый Комитас...

Глава 3

ПОЛОВИНА ПУТИ

Свирель

Прекрасный вид открывался из Бюракана на Араратcкую долину. В дымке жарких солнечных лучей лежала равнинная земля.

На своей даче, в прохладной тени старого тутового дерева сидел католикос Хримян Айрик — он писал стихи, время от времени поднимая глаза на простирающуюся перед ним равнину. Углубленному в свое занятие седовласому католикосу вдруг показалось, что он наяву слышит мелодии к своим стихам. «Воображение разыгралось»—отложив в сторону свои записи, подумал он и окликнул девочек, гонящихся за бабочкой. Девочки — это были его внучатые племянницы — подбежали к нему.

—Уже полчаса я слышу звуки музыки, песни. Может, мне это кажется?

Девочки прислушались. Действительно доносилось пение, и можно было даже определить откуда. Девочки сорвались и побежали, поднялись на пригорок. Отсюда с вершины им открылось необыкновенное зрелище — внизу, по узкой и каменистой деревенской улице тащилась в гору необычная подвода. На ней было пианино, рядом — какие-то люди. Среди них дети узнали своего отца, потом разглядели и остальных. Это были художники Фанос Терлемезян и Егише Тадевосян, и Комитас, который, сидя перед открытым пианино, играл и пел любимую песню католикоса.

Утром рано встанем,

Пожнем щедрые дары полей,

Будем веселиться и петь

Наши сельские песни...

Вечером, умиротворенные,

Мы возвратимся домой

И за столом будем

Продолжать веселиться и петь.

Окружив странную повозку, веселой оравой шли рядом с ней деревенские дети. К ним понемногу присоединялись и взрослые — крестьяне и крестьянки... Услышав о приезде своего племянника Хорена и Комитаса, вышел им навстречу Хримян Айрик. Два достойнейших мужа — две щедрые души — встретившись, крепко расцеловались. Обнимая Комитаса за плечи, Айрик подвел его к тахте, усадил рядом с собой и, улыбаясь сказал:

— Не зря Айрик испытывает к тебе особую любовь и благоволенье. Сегодня ты выполнил свое обещание. Хоть не скоро, но сполна... Вернулся с победой... Я знаю как трудно бывает иногда сдержать данное слово, но ты эти трудности одолел... Обещать и выполнить обещанное — это ли не путь к добродетели?

Сказав, он поднял глаза на своего воспитанника и уже озабоченно продолжал:

Худой ты стал, как общипанная птица. Рассказывай, как там было. Может быть, тебе немка приглянулась, так привез бы ее с собой... Простили бы... Трудно было с деньгами? Потратил бы деньги, которые тебе Хорен дал на пианино. Пианино не дороже твоего здоровья...

Комитас, зная, что патриарх предпочитает говорить на западноармянском наречии, и отвечал ему на нем:

Хотелось бы мне в добродетели быть достойным его святейшества и доказать это на деле... Я и деньги Хорена эфенди сохранил и в своем деле добился успеха. Даруй вам господь долгую жизнь, а общипанная птица тут скоро оперится... Вдали от отечества все мне там чуждым казалось...

Пока они беседовали, Хорен, Фанос и Егише с помощью деревенских ребят перетащили пианино во двор. И Комитас, не заставив себя просить, сел за инструмент. Он играл и пел старинные и новые песни. Крестьяне сначала с недоумением разглядывали черный сундук на бронзовых лапах, но прониклись к нему уважением, услышав исполненные на нем свои песни. Музыка зажгла людей — задвигались они и растянулись в цепочку, вскинулись и сплелись их руки, качнулись сбитые в ряд плечи влево... потом вправо... Ряд танцующих, топнув ногой, тронулся с места, дробя песок под ногами и вздымая пыль, дразня и маня одетого европейцем молодого священника. Комитас оставив инструмент, присоединился к танцующим. Перехватив у ведущего цветастый платок, он запел и сам повел танец. Это был танец трехлетней его разлуки с отечеством. Танцевал он задорно, притоптывая ногами, прямя спину, двигая плечами...