Вечный странник, или Падение Константинополя

Паук паутину сплетает в царском дворце,
Сова поет песни ночные на башнях Афрасиаба.

Перед входом в собор, равно как и в других местах, где ему довелось проехать, ордынники торопливо уводили прочь пленников; он делал вид, что ничего не видит. Ордынники купили у него право на добычу, многие — ценой своей крови.

У дверей собора вся свита спешилась. Магомет же остался в седле, вглядываясь в темное помещение. Наконец он распорядился:

— Пусть войдут гонцы и герольды.

Едва они шагнули внутрь, он обратился к одному из пажей:

— Возьми это и передай мне мой клинок.

Получив меч Соломона с рубиновой рукоятью в обмен на булаву Ильдерима, он без лишних слов пришпорил коня, заставив того взобраться по широким каменным ступеням и ступить в притвор. Там, все еще во власти нахлынувшего презрения, Магомет громко произнес:

— Дом этот осквернен богомерзкими образами — а ислам на коне.

Тем же манером, верхом, с мечом в руке и щитом за спиной, в прекрасной вызолоченной кольчуге — идеальное воплощение бессмертного эмира, отвоевавшего Иерусалим у крестоносцев и вернувшего его в руки Аллаха и Пророка, — Магомет впервые в жизни вступил в стены Святой Софии.

Он был поражен. Остановил коня. Взгляд его медленно скользил по первому этажу, вверх, к галереям, еще выше, к полукруглому куполу — он еще не видел ничего рукотворного, столь сильно напоминающего небеса.

— Возьми меч и отдай мне булаву, — распорядился он.

И во внезапном порыве, не слыша тех, кто голосил под копытами, и не внемля им, он двинулся вперед и, встав во весь рост в стременах, воскликнул:

— Да свершится святотатство! Долой Троицу. Пусть Христос уступит место последнему и величайшему из пророков. Посвящаю этот храм единственному Богу!

С этими словами он обрушил булаву на одну из колонн; сталь отскочила, колонна содрогнулась.

— Передай мне меч обратно и позови муэдзина Ахмета — Ахмета, у которого флейта в горле.

Настроение Магомета менялось стремительно. Продвинувшись еще на несколько шагов, он вновь остановился, чтобы внимательнее осмотреть помещение. На сей раз его явно интересовал не сам храм. На лице отобразилось волнение. Он искал кого-то и продвигался медленно, чтобы находившиеся внутри успели расступиться; свита нагнала его. Наконец он заметил в апсиде наполовину разграбленный алтарь и двинулся туда.

Огромный Христос взирал на него со свода сквозь тени, которые медленно прокрадывались в западную часть храма.

Магомет приблизился к бронзовой алтарной преграде, проследовал к вратам — выражение его лица изменилось, глаза заблестели: он заметил графа Корти. Легко соскочив с седла, султан шагами, выдававшими радостное нетерпение, прошел в царские врата.

Для графа Корти настало самое невыносимое испытание во всей его полной приключений жизни.

Свет все еще был достаточно ярок, граф мог обозреть все пространство собора. Когда протрубили герольды, он увидел человека верхом на коне; осанка, посадка в седле, весь решительный вид всадника сообщили графу с точностью, проистекающей из долгого и близкого знакомства, что Магомет явился — Магомет, его идеал романтического восточного воина. Графа охватила дрожь, щеки побелели. До того момента тревога за княжну владела им полностью, ему некогда было подумать о том, что будет, если он проиграет пари; теперь же последствия были у него перед глазами. Он спас ее от ордынников, а теперь должен вручить сопернику — сейчас он утратит ее навсегда. Право же, ему легче было расстаться с собственной душой. Он ухватился за свой меч — так человек, принявший мгновенную смерть в бою, еще цепляется за оружие; а потом голова его поникла, и он более не видел Магомета, пока тот не оказался с ним рядом в алтарной части.

— Граф Корти, где…

Взгляд Магомета упал на лицо графа.

— Ах, бедный мой Мирза!

Целый поток слов не выразил бы сострадание с той же нежностью, с какой выразил изменившийся тон его голоса.

Сняв стальную перчатку, переменчивый Завоеватель протянул вперед обнаженную ладонь, и граф, которого этот благородный жест частично вернул к реальности, опустился на колени и поднес руку к губам.

— Я не нарушил своего долга, повелитель, — произнес он по-турецки едва слышным голосом. — Она прямо за мной, на троне своих отцов. Прими ее от меня и позволь мне удалиться.

— Бедный Мирза! Мы предоставили Богу рассудить нас, и он рассудил. Встань и выслушай меня!

Придворным, столпившимся вокруг, он повелительно бросил:

— Не отходите. Приблизьтесь, выслушайте меня.

А потом, пройдя мимо графа, остановился перед княжной.

Она встала, не поднимая покрывала, и собиралась опуститься на колени; Магомет приблизился и удержал ее.

В ее действиях чувствовалось воспитание, полученное при самом церемонном дворе Европы; приближенные султана, привыкшие видеть в пленницах покорство, а в женщинах — слезливую униженность, взирали на нее с изумлением; более того, никто из них не мог сказать, что его привлекает больше, ее царственная невозмутимость или грациозная простота.