— С этим порешили, — продолжал князь с явственным удовлетворением, а потом, осушив чашку и вернув ее Сиаме за новой порцией, добавил: — Возможно, ты помнишь также: я говорил, что на моем пути в Каш-Куш должен добраться из Индии до Мекки и что, несмотря на все задержки, я надеюсь лично приветствовать тебя через полгода после появления Сиамы. Уложился ли я в срок?
— Полгода истекают именно сегодня, — отвечал Уэль.
— Да, не было еще человека… — Князь осекся, будто мысль эта навеяла какие-то болезненные воспоминания. — Не было еще человека, — продолжал он, — который бы пристальнее моего следил за временем.
Мимолетную печаль он разогнал добрым глотком чая.
— Письмо тебе я написал, еще находясь в Чипанго, на острове посреди великого восточного моря. Через тридцать лет после того, как я впервые ступил на его берег — а до меня там еще не бывал ни один белый человек, — ко мне присоединился наш соплеменник, родом из этого города, единственный, кто выжил в кораблекрушении. От него я узнал о кончине твоего отца. Он же сообщил мне твое имя… Жизнь моя на острове протекала относительно мирно. Полагаю, сын мой, чтобы взаимопонимание у нас было полным, мне лучше объясниться прямо сейчас: тогда тебе внятны будут многие особенности моего поведения как впоследствии, так и ранее, — те особенности, которые в противном случае стали бы вгонять тебя в тягостное недоумение. Религия — интереснейший предмет для изучения. Я странствовал по всему миру — я имею в виду его обитаемые части — и нигде не нашел ни одного народа, который бы чему-то не поклонялся. Отсюда — мое утверждение, что религия представляет собой предмет животрепещущего интереса, превыше искусства, превыше науки, превыше коммерции, превыше всех прочих человеческих устремлений. Лишь она одна дарована Небесами. Ее изучение само по себе есть отправление обряда. Познав ее, можно познать Бога. Можно ли сказать то же самое о каком-то ином предмете?
Уэль не ответил; он напряженно вслушивался в слова собеседника, и, заметив это, князь сделал еще один глоток и продолжил: