Вечный Жид

Разочарованный Станислав Гагарин, хотя писатель и полагал заранее, что об операции «Most» и тех, кто сорвал ее, так называемая общественность узнает только из его романа, сочинитель поднялся из кресла, в котором сидел перед я щ и к о м, и прошел в кабинет, чтоб записать в дневнике: 23 февраля миновало, можно заканчивать роман «Вечный Жид».

Только записать ему не удалось ни слова. Едва сочинитель раскрыл толстенную тетрадь и собрался изобразить дату, в сознание проникли слова Агасфера:

— Спуститесь к озеру, Папа Стив. Надо проститься…

Тихая грусть пришла вдруг к нашему герою. Станислав Гагарин нехотя поднялся из-за стола. Не потому, что не хотел увидеть Агасфера, в котором, казалось, обрел истинного друга, хорошо понимая при этом, что смертному дружить с богами невозможно.

Мучительным и тоскливым было осмысление того н е и з б е ж н о г о, оно стояло за призывом Агасфера, который ждал на берегу и, звал на последнюю встречу, чтобы уйти из жизни Станислава Гагарина навсегда.

«Навсегда ли?» — с надеждой подумал сочинитель, неторопливо одеваясь в прихожей.

Когда он вошел в холл и взял с книжной полки электрический фонарик, Вера Васильевна спросила:

— Далеко ли собрался?

— К Татьяне загляну, к Павловой. Надо документы некие подписать, письма для читателей составить. Заодно и прогуляюсь.

Татьяна Павлова, помощница председателя, доверенное, понимаешь, лицо, жила на улице Солнечной, в получасе ходьбы по Власихе.

— К Юсовым не зайдешь? — спросила супруга.

С недавних пор их дочь и зять с внуками тоже обретались на Солнечной.

— Не знаю, — односложно ответил писатель и повернул ключ в двери.

Ни к Тане Павловой, ни к Елене с Николаем Станислав Гагарин, разумеется, идти не собирался.

Он обогнул двенадцатый дом на улице Заозерной и спустился на лед озера.

Ночь была звездной.

Прямо перед ним сиял любимый сочинителем Орион.

Станислав Гагарин всегда искал на небе это созвездие. Он хорошо знал его альфу Бетельгейзе и бэтту Ригел — звезды первой и второй величины, симпатичный поясок Ориона, еще называли поясок Три царя, и если пройти по нему взглядом вниз, то взгляд упирался в альфу Большого Пса, самую яркую звезду Русского Неба — Сириус.

Писатель любовался Орионом на зимовке в Бухте Провидения, в бывшем Кенигсберге, в лесной Мещёре и на Урале, в Заливе Петра Великого и на Лабрадоре, и даже в Рио-де-Жанейро, на тропике Козерога, отстоящего от экватора к югу на двадцать три градуса с половиной, хотя возникает там Орион в перевернутом виде.

В печальном одиночестве стоял Станислав Гагарин на льду озера, беспокойно озираясь, ибо не ведал, с какой стороны подойдут к нему Фарст Кибел и товарищ Сталин.

Но вокруг никого не было.

Начав уже тревожиться, сочинитель услыхал вдруг в сознании далекий голос вождя:

— Мы уходим, понимаешь… Спасибо за помощь.

— Где вы? Где вы, товарищ Сталин? — мысленно позвал писатель.

— Смотрите на созвездие Орион, — донеслись гаснущие слова Агасфера.

Чуть ниже пояса Ориона возникла звездочка голубоватого оттенка.

— Счастливо оставаться! — услыхал Станислав Гагарин.

Голубая звезда, ее писатель никогда не видел в Орионе, замигала, разгораясь.

Три точки, читал сочинитель, три тире и снова три точки…

— Я понял, понял! — крикнул председатель Товарищества. — Спасибо, друзья… Прощайте!

Голос писателя прервался, и Станислав Гагарин тоскливо замолчал.

— До свиданья, — поправил сочинителя Вечный Жид.

21 апреля 1992 года — 28 марта 1993 года

Писательская больница на Каширке — Власиха — Тейково Ивановской области — Власиха.

ПИСАТЕЛЬСКИЙ КАМБУЗ, ИЛИ КАК СТАНИСЛАВ ГАГАРИН ВАРИЛ НА НЕМ «ВЕЧНОГО ЖИДА»

I. О ПОЛЬЗЕ ВЕДЕНИЯ ДНЕВНИКА

Ты не ведешь дневника, дорогой читатель? Напрасно… Дневник — великая штука, помогающая не то чтобы справиться с могучим Временем — многоликое Время непобедимо! — но как бы пристроиться к нему, вскочить порой на подножку и проехать з а й ц е м  в обратном направлении.

Начинай вести дневник, читатель! Сие никогда не поздно сделать, восемнадцать тебе лет или шестьдесят восемь.

Я храню все дневники, которые веду вот уже свыше сорока лет. Первый мой опыт — детский. Когда учился в пятом классе третьей средней школы в городе Моздоке, оставшись предварительно в первой школе на второй год — увы, я не скрываю, что был второгодником, впрочем, кем я только не был! — то влюбился в девочку из второй школы.

Но это особая, весьма романтическая и грустная история, о которой я, может быть, расскажу как-нибудь в другом месте и в другой раз. Во всяком случае, именно она подвигла меня к созданию первого в моей жизни дневника.

Дневник, которому сейчас не было бы цены, увы, не сохранился. Когда мне исполнилось шестнадцать, и я жил на Сахалине, уже поступив в мореходное училище, на день рождения приехал из Холмска к отцу.

Тут попались мне под руку те мои детские каракули, стало вдруг почему-то стыдно за них, и я бросил дневник в огонь.