Вечный зов

«Влип… вот это влип! — больно стучало у него под черепом. — Ведь думал же еще — не надо, не надо в Новосибирск после армии ехать…»

— Но почему именно меня ты в мужья выбрала?!

— Жить как-то надо, — раздумчиво заговорила она. — Я одна осталась, мать в самом деле умерла. Работать я не могу… Я не пыталась даже устроиться куда-то, все эти годы мы жили с мамой, как мышки в норе, забытые всеми. И все боялись: а вдруг кто обратит на нас внимание — что за Свиридовы такие? В общем, оставил нам отец наследство… А теперь, значит, мать умерла, а я Полипова буду. Вздохну наконец спокойно.

— А меня, меня спросила ты? Я-то согласен ли еще? — яростно прохрипел он.

Но эта ярость нисколько не тревожила ее, она лежала по-прежнему на спине, разметав по подушке волосы, не спеша продолжала:

— А почему я тебя выбрала? Удачливый ты и ловкий. Далеко пойдешь, наверно. Отец мой давно в земле лежит, зарыли его неизвестно где, как собаку какую-нибудь. А ты увернулся, в начальниках даже ходишь. А ведь ты вместе с отцом большевиков-то предавал…

Полипов дернулся всем телом, опять, в третий раз, приподнялся рывком, сел.

— Ты-ы?! — вращая глазами, закричал он что было силы, не слыша, не понимая, что голоса у него уже нет, что из горла вырывается уже не хрип, а свистящий шепот. — Кого… предавал?! Каких большевиков? Ты что выдумала?! Что сочинила?!

Она не торопясь выпростала из-под одеяла голую руку, сквозь рубашку больно вдавила ему в плечо острые ногти и властно прижала его рядом с собой к подушке.

— Лежи ты… Выбрала я тебя не сама, ума не хватило бы на это. Мне бывший мамин любовник это посоветовал.

— Какой… какой еще любовник?!

— Лахновский Арнольд Михайлович, бывший следователь томской жандармерии. Не забыл? Этот еще ловчее тебя, совсем в большие люди вышел. В Москве он сейчас живет. Еще что спросишь?

Полипов больше ничего не спрашивал. Ему не хватало воздуха, он, открыв высохший рот, дышал часто и тяжело, как загнанная лошадь, широкий лоб его взмок, покрылся крупными каплями пота…

* * *

Пройдя в свою комнату, служившую домашним кабинетом, Полипов швырнул на стол портфель, плюхнулся, не раздеваясь, на диван. Диван под ним жалобно скрипнул, и этот скрип был, наверное, тем последним ковшом воды, выплеснутым на раскаленную банную каменку, после которого в бане можно замертво упасть, задохнувшись сухим, сжигающим внутренности паром. А тут еще жена сунулась следом за ним в кабинет.

— П-пошла ты! — заревел он, вскочил, схватил ее за мягкие плечи, толкнул из кабинета. Подбежал к окну, заклеенному уже на зиму, рванул одну створку, другую…

Холодный воздух немного остудил Полипова. Минут десять постояв у окна, прикрыл створки и снова прилег.

Он пролежал недвижимо, может полчаса, может час, глядя в потолок. Иногда закрывал глаза, будто засыпая. На плоском широком лбу его время от времени собирались морщины, потом разглаживались…

— Петя, ужинать будешь? — послышалось из-за двери.

Он не откликнулся.

Полина Сергеевна приоткрыла дверь, тихонько вошла. Подобрав полы шелкового халата, она присела на диван, положила ладонь на его горячий лоб.

— Что случилось? С Кружилиным опять поцапались?

— Нет… Поговорили с Субботиным. На полную катушку поговорили. Откровенно…

— Да ты что?! — У Полины Сергеевны тревожно дрогнули выщипанные брови.

— Этот разговор должен был когда-нибудь состояться. Не понимаешь, что ли?

— Понимаю. Но все-таки… Начальству, даже если оно к тебе хорошо относится, душу открывать — это, знаешь ли… А тем более Субботину.

— Он ее и так знает, — скривился Полипов.

Полина Сергеевна скользнула глазами по жирному, измятому лицу мужа, по его коротконогому телу, и в уголках ее крупных, ярко-розовых губ зазмеилось что-то брезгливое. Она испугалась этого, быстро прикрыла рот ладонью.

— В общем, Полина моя дорогая, дела мои — хуже надо, да некуда. Кружилина теперь голой рукой не возьмешь. А меня Субботин, кажется, обложил, как волка в чащобе, красными флажками.

— Я говорила, Петя, надо бы с этим Кружилиным как-то иначе, незаметно, через того же Якова Алейникова. — Полина Сергеевна рассматривала свои аккуратно подстриженные ногти. — Сумел же тех горластых мужиков прижать, которые тебе мешали, — Баулина, Кошкина, Засухина. Тем более — у Кружилина с Алейниковым какая-то драчка раньше была…

— Учи меня! — крикнул Полипов, сбросил ноги с дивана. — Баулин, Кошкин, Засухин… Те были врагами народа!

Полина Сергеевна усмехнулась, хотела что-то возразить.

— Замолчи! — опередил ее Полипов.

Она тотчас в знак согласия кивнула головой. Полипов словно удовлетворился этим, облегченно вздохнул.

— Глупая ты, Полина, — сказал он глуховато, не поднимая на нее глаз. — Баулин, Кошкин, Засухин… Может быть, они были не так уж и виноваты. Но такое было время…

— И сейчас, Лахновский пишет, не очень другое.

— Ну, понимаете много со своим Лахновским! Другое не другое, а не то… А главное — Алейников не тот. Слова человеческого не скажет, чуть что — ощетинивается, как…

— Он, говорят, с райкомовской машинисткой путается?

— Тебе какое дело, с кем он путается?