Вечный зов

С помощью объявившегося к обеду в Михайловке Николая Инютина он положил в гроб сына, бросил туда же ватник, в котором он пришел к нему, и его котомку, намертво заколотил гвоздями крышку. С помощью Николая же поставил гроб на телегу и повез.

Перед тем как сколачивать гроб, он попросил всех, кроме Даши и Николая Инютина, со двора уйти, а теперь и их, чтобы они не вздумали идти за гробом, отправил прочь. Он проявлял строгость до конца, все это понимали, никто его не осуждал. И потому улица, когда Панкрат вез по ней гроб, была нелюдимой и пустынной, навстречу не попалось ни одного человека.

Возле готовой могилы сидел Владимир Савельев и курил. Затем подошли Николай с Дашей. Они вчетвером сняли гроб, опустили его в могилу. Инютин и Савельев принялись ее зарывать, а Даша и сам Назаров молча стояли и глядели на это.

Когда все было кончено, Назаров велел отвести лошадь на конюшню, всем уйти, а его оставить здесь одного.

– Чего вам здесь, Панкрат Григорьевич? – сказала Даша. – Идемте...

– Ступайте, сказал! – окрысился Панкрат. – Чего меня сторожить? Сторожи не сторожи – помру. Пузырьки твои... вон, в сумке-то, не вижу, что ль... не помогут уж.

Проговорив это, он подождал, пока Владимир Савельев не тронул лошадь, опустился на землю.

– Дядя Панкрат! – умоляюще попросила Даша. – Встаньте, земля холодная. Нельзя вам.

– Нельзя, – проговорил Панкрат, и в голосе его не было уже ни злости, ни упрямства. – А вы женитесь, ребятки, а? Вон Володька-то, а? Молоток, опять бабу забрюхатил. Пущай люди рождаются...

Слова его были неожиданны здесь, в этом месте и в это время.

– Да что вы, дядя Панкрат... – сказала Даша, покраснев.

– Ничего... Да отойдите вы хоть в сторонку. Он все же... сыном мне был. Посижу с ним. Вы не мешайте. Недолго я...

Подчиняясь ему, Николай и Даша отошли за кустарник, росший по оврагу. День разгорался светлый и теплый. Николай снял пиджак, бросил на землю, и они сели на него.

Николаю шел тридцать первый год, а она была юная, потому слова Назарова смутили Дашу, румянец еще горел на ее полных щеках, делая ее еще моложе. Друг на друга они не смотрели.

– Даш, – неожиданно проговорил Николай, – и правда, давай поженимся.

– Ты... что? – приглушенно вскрикнула она, отшатнулась было, но он удержал ее за руку. Румянец ее заполыхал еще гуще, она испуганно и торопливо глянула на видневшуюся сквозь кусты сгорбленную спину Назарова, пытаясь высвободить подрагивающую руку. Но он ее не отпускал, она покорилась этому, опустила глаза в землю.

– Я и приехал, Даша, чтоб спросить это. У тебя и у отца... А тут...

Он все держал ее за руку. Она с трудом подняла на него глаза, такие же черные, как у матери, и так же обещавшие верность и преданность в любых испытаниях.

– Ох, Коля, Коля... – выдохнула она и ткнулась горячим лицом ему в колени.

• • •

Нелегкий разговор накануне смерти Максима Назарова с председателем колхоза и с отцом много дал Василию Кружилину, заставил о многом думать, размышлять, сопоставлять, по-другому взглянуть на председателя «Красного партизана», да и на отца. И как-то, уже глубокой осенью, он зашел в кабинет Полипова и сказал:

– Петр Петрович, я хотел насчет статьи о Савельеве поговорить. Помнишь, по поводу паров?

– Ну-ну, – глуховато промолвил Полипов и чуть заметно пошевелил бровями. – Как они там, после самоубийства этого... мерзавца?

Известие о самоубийстве Максима Назарова Полипов встретил несколько странно, как показалось Василию. Когда он, вернувшись из Михайловки, стал рассказывать подробности, Полипов будто долго не мог понять, о чем идет речь, хотя отец буквально через несколько минут после выстрела сообщил об этом в райком. Потом на лице его проявилась какая-то кисло-жалкая усмешка, губы выгнулись скобкой вниз, уши загорелись. «Ужасно, ужасно... Подумать только, что бывает...» – проговорил он сипло, отворачиваясь. Но когда вновь повернулся к Василию, на лице не было этой кислой усмешки, оно было жестким, холодным, и он проговорил пустым, без всяких эмоций, голосом непонятное: «Впрочем, что удивляться? Сам Назаров сюрпризы постоянно подносил, и вот сын... Твой отец лишь очень ценил его». «Кого?» – не понял тогда Василий, но Полипов ничего объяснять больше не стал.

– Как они там, не знаю, – ответил сейчас Василий. – Живут, чего же...

– Ну, так что ты насчет этой статьи?

– Я вот беседовал недавно с Иваном Савельевым. И с секретарем парторганизации колхоза. – Отца он по фамилии не назвал. – И мне показалось, что их доводы...

– Так, ясно! – перебил Полипов. – Их «доводы», – секретарь райкома по-особому, враждебно, произнес это слово, – я знаю.

Полипов по привычке вышел из-за стола, прошелся по кабинету. И вдруг неожиданно:

– Ну, а доводы партии?

Василий Кружилин сразу не нашелся, что ответить. Да Полипов ему и не дал отвечать.

– По-твоему, правы Савельев с твоим отцом, а не мы... не райком партии? Как же так, Василий Поликарпович? Ты вроде производил на меня впечатление более... более зрелого человека. И вот те на... Ты, кажется, совсем зеленый. – Полипов развел руками, вздохнул.