Вечный зов (Том 1)

- Так ты бы и сказал сторожу, что он, Макар, собирается...

- Ишь ты! А потом что? Ты не знаешь Макарку-то...

И, размазав по щеке слезы ладонью, пошел прочь как-то боком, будто раздвигая плечом что-то.

Сегодня в школе на последней перемене он, не вынимая, как всегда, рук из карманов, подошел к Андрейке:

- У меня дело к тебе. И разговор.

- Ну, давай говори.

- Давай... Не так это все просто. Вечером айда на лыжах сходим за Шантару, на холмы. Там потолкуем.

- Ну, сходим, - сказал Андрейка, заинтересованный.

- У меня дома, правда, стирка. Мать хворает другую неделю. Ничего, я половину на завтра оставлю. Темняться начнет - ты гляди меня в окно. И сразу выходи.

Андрейка и сидел у окна, глядел через плетень на Кашкарихин двор, ожидая появления Витьки.

Он вышел, когда над трубой их дома вспыхнула первая, не яркая еще звездочка. Казалось, что это не звездочка, а вылетевшая из трубы искорка, которая сейчас улетит, потухнет. Но она не улетела и не тухла, разгоралась все ярче.

Витька бросил на снег старенькие, облупившиеся лыжи, поглядел на Андрейкины окна, махнул рукой, уверенный, что тот ждет его сигнала. Андрейка шагнул к вешалке, стал одеваться.

Отворилась дверь, вошел отец, впустив облако текучего белого пара. Облако жадно кинулось в глубь комнаты, скользнуло по гладким половицам под кухонный стол, будто нюхая там что-то, и растаяло, клубясь в бессильной ярости. Отец снял ватник, пахнущий мазутом, скинул растоптанные валенки, тоже грязные, в жирных пятнах, сел на голбчик.

- Кто дома?

- Никого, дед один, - кивнул Андрейка на закрытую дверь.

- Мать где?

- Корову пошла доить.

- А ты куда?

Отец был вечно угрюмый, точно постоянно сердился на что-то. В последнее время он сделался вовсе молчаливый, ни с кем ни о чем не говорил, только иногда задавал вот такие немногословные вопросы, задавал отрывистым голосом, точно лаял. И все думал о чем-то, иногда усмехаясь в черные колючие усы. Иногда он мог часами сидеть неподвижно, смотреть в одну точку все думать, думать.

- Так я... на улицу схожу, - ответил Андрейка.

Но отец вроде и забыл уже о своем вопросе и об Андрейке.

В доме что-то происходило, это Андрейка чувствовал. Мать за последнее время высохла, пожелтела, глаза ее глубоко провалились, стали какими-то бесцветными. Андрейка замечал: она часто плакала, но боялась, чтобы эти слезы кто-нибудь не увидел.

- Что это мама все плачет? - спросил однажды он у Семена. - Отец все молчит, а она все плачет.

- А ты бегай почаще на фронт!

Но Андрейка чувствовал: дело не в его побеге - о нем мать давно не вспоминала даже, - дело в чем-то другом, очень взрослом и серьезном, чего Андрейке пока не понять.

- Я знаю, отцу не нравится, что у нас эти... эвакуированные живут, проговорил Андрейка. - Так ведь куда же они, если их деревню немцы сожгли? Что он, отец, не понимает?

- Ишь ты, философ! - рассердился старший брат. - Не твоего ума это дело, понял? И вообще...

- Что - вообще?

- Облысеешь скоро, если много думать будешь.

Эти слова обидели Андрейку и еще больше укрепили его в мысли, что между отцом и матерью что-то неладно.

Витьку Андрей догнал уже за Шантарой. Тот шел быстро, отталкиваясь палками, часто нагибался.

Три или четыре самых высоких холма находились сразу за селом, там слышались смех и ребячьи голоса, но Витька обогнул эти холмы и пошел дальше, к чернеющей полосе Громотушкиных кустов, над которыми поднимались высокие полотнища серого и, казалось, ядовитого тумана. На востоке, где была Звенигора, стояла уже темень, она будто скатывалась с заснеженных утесов, заливала все пространство между горой и Шантарой, затопила уже край деревни, а на западе небо еще играло бледно светящимися клочьями облаков, и почему-то Андрейке чудилось, что скатившееся за горизонт солнце сейчас раздумает уходить на покой, снова поднимется над землей и наступавшую с востока темень погонит прочь, как ветер гонит пыль по улицам.

Витька шел долго, потом остановился.

- Упарился?

- Ага... - Пересохшим ртом Андрейка хватал холодный воздух. - Далеко мы ушли.

- Где далеко! Километра четыре всего от села. Я тебя пожалел, один я вдвое дальше каждый вечер бегаю.

- Зачем ты бегаешь?

- Тренируюсь. Пригодится.

Солнце не стало подниматься в обратный путь, клочья облаков на закате гасли, светились чуть-чуть, небо казалось обрызганным слабыми, мерцающими пятнами. На землю быстро наваливалась глухая зимняя ночь.

- А ты один ходишь? - спросил Андрейка.

- С кем же мне?

- И не боишься? Волчьи свадьбы сейчас. Самое время.

Витька сплюнул на снег, дав понять, что на глупые вопросы отвечать не намерен.

Они постояли некоторое время, глядя, как небо все ярче расшивается звездами.

- Холодно, - сказал Андрейка. - Ну, какое у тебя дело?

Витька ковырнул палкой мерзлый снег.

- Ты когда снова на фронт собираешься?

- Че... чего?! Какой еще фронт? Никогда...

- Не ври, Андрей. Я знаю - собираешься.

- Балда ты! Откуда ты знать можешь?

- Я догадываюсь...

- Балда! - повторил Андрейка. - Болтаешь чего зря... - И, оттолкнувшись палками, побежал в село.

Витька догнал его, стал поперек лыжни.