- Ну а почему же я не принимаю-то ее? - спросил он, останавливаясь. И, ожидая ответа, стоял неподвижно столбом, все так же наклонив голову.
- Такой уродился, видно. Вспоминаю вот, какой ты в детстве был...
- Какой же? - нервно спросил Федор.
- Были прорешки у тебя в характере. Жадноватый был, завидущий, самонравный. И вот, как говорил Кружилин, когда мы в гостях у Антона были: смолоду прореха, а к старости - дыра.
- Ладно... - Федор подергал себя за ус, потом погладил его, сел на краешек кровати и усмехнулся каким-то своим мыслям. - Допустим... Только вот кое-какие концы свяжи все же: как же я ее не люблю и не принимаю, ежели партизанил, боролся за нее, не щадя жизни? А? Как ты это объяснишь?
Слово "власть" он почему-то вслух не произнес.
- Не все легко в жизни объяснить, - ответил Иван, натягивая тулуп. - Тогда партизанил, верно. Только сдается мне: случись сейчас возможность для тебя ты бы сейчас против боролся.
Федор начал наливаться гневом, внутри у него все заклокотало, голова затряслась, и рука, лежащая на спинке кровати, дрогнула, в глазах появился жуткий огонь. Он медленно поднялся. Но Семен подошел к Ивану, сдергивая на ходу тужурку со стены.
- Я провожу тебя, дядя Ваня.
- Вот что, Иван... - сдерживая себя из последних сил, выдавил Федор из волосатого рта. - Ты не замай... Не объявляйся больше в моем доме! Слышь?! Какие у тебя дела ко мне? По какой причине ты заявился?!
- Ишь ты каков! Будто один ты живешь тут. Ты мне без надобности. Я к Анне заехал.
- Зачем? Заче-ем?!
- А это она тебе и скажет, ежели захочет.
Иван попрощался с Анной и вышел вместе с Семеном. Федор сел и замолчал. Почему-то он вдруг вспомнил, как стояла на крыльце и глядела на него Верка Инютина, будто собиралась столкнуть в снег. "Дура ты", - сказал ей Федор, а она ответила: "Это - пока, а потом вырасту, может..." Странные слова-то какие она сказала...
- Зачем он к тебе приезжал? - спросил он у Анны.
- Ответ Панкрата Назарова передал, - ответила она.
- Какой ответ?
- Я спрашивала, примет ли в колхоз с ребятишками.
- Это... как же - в колхоз? - В глазах Федора шевельнулось удивление.
- Ты же разводиться со мной надумал. Куда же я с ребятишками? А там - с людьми буду.
Федор глядел теперь на жену из-под бровей с усмешечкой.
- И что Панкрат?
- Примем, говорит, чего же...
- Ну! А может, я передумал разводиться?
- Что ж, я сама живая еще... - чуть помедлив, ответила Анна. - Я сама от тебя уйду.
- Так... - Федор опять встал. - Ну-ка, повтори!
Анна, прибиравшая на столе, отшатнулась в угол. Но больше ни она, ни Федор сказать ничего не успели - в сенцах загремел кто-то палками, открылась дверь, вошел красный с мороза Андрейка, за ним - Семен в накинутой на плечи тужурке.
- Вот он, лыжник, - сказал Семен, вытер Андрейке пальцами мокрый нос. - До соплей накатался.
Потом Анна стала кормить Андрейку. Он громко схлебывал чай с блюдца, несколько раз хотел задать матери мучивший его вопрос, но каждый раз, взглянув на хмурого, как черная туча, отца, не решался.
- Ложись ступай, - коротко сказала мать, когда он поужинал.
* * * *
Андрейка ушел в комнату, где они спали теперь втроем - он, Димка и Семен. Димка, сильно выставив плечи, сидел за письменным столом, готовил уроки. Семен, лежа в кровати, читал книжку.
- Мне Витька сказал, Макар-то вовсе не брат ему. А тебе, говорит, родной дядя, - проговорил Андрейка. - Это как же так, а?
Книга в руках Семена чуть дрогнула.
- А ты... слушай побольше вранье всякое!
В глазах у брата было что-то беспомощное, растерянное. И Андрейка понял: Витька сказал правду.
Димка бросил тонкую ученическую ручку на стол, обернулся.
- Ничего не вранье. Мамкин это родной брат. Я знаю...
- Что - знаешь? Откуда ты знаешь?! - закричал Семен. - Ничего вы не знаете...
- А почему ты кричишь-то? - спросил Андрейка.
Семен встретил широко открытые Андрейкины глаза, неловко отвернулся, сморщился, будто во рту у него стало кисло, с яростью сунул несколько раз кулаком в подушку, взбил ее.
- Не вашего ума это дело. Спать давайте. Тушите свет...
...Через час свет потух во всех окнах дома Савельевых, он стоял, молчаливый, придавленный толстым слоем снега на крыше, в длинном ряду других домов улицы, ничем не отличаясь от них в темноте. Андрейка долго не мог уснуть, лежал рядом с похрапывающим Димкой - все думал о том, что сообщил ему Витька. Потом уснул. Не спали теперь в доме только Федор и Анна.
Федор лежал на спине, глядя в невидимый потолок, и, чувствуя рядом теплое тело жены, молчал.
- Значит, сама надумала уйти от меня? - насмешливо спросил он. - То-то, гляжу, осмелела, Ваньку ночевать оставляла.
- Уйду, - всхлипнула она. - Сил больше нет.
- Расклеилась, - сказал он беззлобно и устало. - Никуда ты не уйдешь. И на том покончим.
- Уйду, уйду, уйду! - распаляясь, заговорила она все громче, - Господи, как я проклинаю то время, когда замутил ты мою голову! И вот выпил ты всю кровь из меня, все соки... Все, все правильно Иван сказал про тебя: не любишь ты никого - ни меня, ни детей, ни жизнь эту, ни власть - никого. И себя, должно, не любишь. Зачем тогда ты живешь-то? Зачем?