Вечный зов (Том 1)

- Смотря по тому, с какой целью он приехал в Томск. Во всяком случае, лет на пять-семь упрячем надежно.

И вдруг Полипов, лихорадочно оглядывая почти пустой кабинет, застонал:

- Нет, пет! Я все наврал... Я все наврал!

Лахновский улыбнулся широко, открыто, почти по-дружески.

- Не кажется ли вам самому ваше поведение несколько смешноватым?

Полипов обмяк, съежился.

- Вот именно, - сказал следователь утвердительно. - Я всегда уважал людей, умеющих взять себя в руки. И так?

- При одном условии - я вне подозрения. - Полипов не глядел на следователя. - Иначе игра не стоит свеч.

- M-м... При одном условии и с нашей стороны. Мы сажаем вас на несколько месяцев в тюрьму. Необходимость этого, надеюсь, вы понимаете. Сажаем в камеру с политическими. Вы должны нас постоянно информировать об их разговорах, планах, связях с волей. Выйдя из тюрьмы, вы принимаете участие в работе вашей партийной организации, подробнейшим образом информируя местное охранное отделение о всех ее делах...

- Довольно! Кончайте... - Полипова всего колотило.

- Прошу вас, садитесь. - Лахновский пододвинул ему стул, сел сам, положил перед собой лист бумаги. - Для начала несколько вопросов. Вожаки вашей городской подпольной организации РСДРП? Их фамилии, клички, явки? В Но-вониколаевске нелегально проживает бежавший с каторги некто Чуркин, настоящая фамилия которого Субботин. Его местонахождение? И конечно, с какой целью прибыли в Томск?

- Мы прибыли за недостающим оборудованием для подпольной типографии, глухо начал Полипов. - Типография устроена под домом по адресу...

Когда Полипов, выложив все, замолчал, Лахновский еще некоторое время писал. Кончив, он поднял голову, поглядел на уныло сидевшего напротив Полипова. На секунду в глазах следователя мелькнуло брезгливое выражение и пропало.

- Знаете, о чем я подумал? - спросил он. - К чертовой матери эту охранку, рано или поздно вы провалитесь, если будете иметь дело с ней. Мы сделаем так: я дам вам адрес и шифр, на этот адрес вы будете слать мне из Новониколаевска ваши донесения, подписываясь условным именем. Таким образом, ни одна живая душа, кроме меня, не будет знать о вашей... патриотической деятельности па благо России. Старайтесь, Полипов, и вы далеко пойдете...

* * * *

В декабре 1912 года по самому мрачному, северному коридору Александровского централа с тяжелой связкой ключей на широком ремне, в сопровождении двух младших надзирателей, шел не торопясь Косоротов, заглядывая в глазок каждой камеры, проверял запоры. Вдруг он заметил, что у одного из его подчиненных плохо заправлена под ремень рубаха-форменка.

- Т-ты, лапоть! - нахмурился Косоротов. - Рохля деревенская! Брюхо вывалится!

- Виноват, ваше благородия! - вытянулся надзиратель, молодой парень лет двадцати.

- Гм... Хучь я и не достигнул до благородия пока... - помягчел Косоротов, - а чтоб при моем дежурстве - как огурец! - И, снова распаляясь, загремел на весь коридор: - Ты где службу несешь? В Александровской центральной каторжной тюрьме ты службу несешь! Ты кого надзираешь? Главных российских преступников-политиков ты надзираешь! Которые имели по нескольку побегов.

- Из новеньких он, ваше благородие, - вступился за молодого другой надзиратель, мужик по виду тоже деревенский, с поседевшими усами. - Исправится он.

- Присылают тут всяких... - несколько остыв, проворчал Косоротов. - Опосля смены зайдешь ко мне в дежурку. Как фамилия?

Фамилию молодой надзиратель сообщить не успел, потому что в конце коридора громыхнула железная дверь, зазвенели шпоры, застучали о пол кованые сапоги.

- Дежурный! - раздался зычный голос. - Принимай заключенного!

Косоротов рысью побежал в конец коридора.

Через несколько минут он вернулся, радостно суетясь вокруг обросшего густой бородой человека, закованного в кандалы:

- Да милый ты мо-ой! Привел-таки господь еще раз свидеться!

- Здравствуй, здравствуй, земляк, - говорил заключенный, тоже улыбаясь. Он шел по коридору не торопясь, устало, поддерживая тяжелые цепи, явно наслаждаясь душным и влажным тюремным теплом.

- Счас камерку тебе! Поменьше, подушнее, - все с той же радостью суетился Косоротов. - Как жил-то, землячок мой хороший?

- А ничего жил, чего там обижаться. Из киренской ссылки сбежал, из акатуйской каторги сбежал. Недавно с Зерентуйской тюрьмой познакомился. Не понравилась что-то, тоже пришлось сбежать.

- Намыкался-то, родимый...

- А ты, значит, достиг-таки своей мечты?

- Дак старался.

- Пофартило тебе в жизни. Ишь в каких хоромах начальствуешь. Не то что наша новониколаевская развалюха.

Заключенный был Антон Савельев. За эти годы он возмужал, раздался в плечах. Коротко остриженные волосы на голове только стали вроде еще белесее, да большой открытый лоб прорезали две неглубокие морщины.

Косоротов все смотрел и смотрел с улыбкой на Антона.

- Господи, да что же я стою, рохля! С дороги-то приморился. Давай сюда, родимый. - Косоротов отомкнул одну из камер. - Самая темненькая, самая сыренькая.

- Спасибо. Вот уж спасибо.

- Чего там, земляки все же.

- Извиняй за беспокойство, да я ненадолго.

- Сколь уж погостишь из милости. Прогонять не будем.