- Ну что же, товарищи... - проговорил Поликарп Матвеевич раздумчиво и умолк. И вдруг усмехнулся. - Сегодня я с нашим конюхом-старичком беседовал. Об дождике сегодняшнем говорили, об урожае. "Дождик-то хороший прошел, - сказал старик, - хлеба волной поднимутся. Да корявый Емеля и есть не умеет". - "Как, спрашиваю, так?" - "А так, отвечает, сам тот Емеля корявый, а рот дырявый. Кашу ему в рот кладут, а она вываливается".
Полипов вскинул тяжелый взгляд, повел толстыми плечами. И другие поглядели на секретаря райкома с недоумением.
Кружилин встал и, не замечая, что голос его звучит чуть торжественно, сказал:
- Сегодняшний отдых придется нам прервать. Давайте проведем бюро райкома... первое военное бюро. Сами понимаете, что с этого часа, с этой минуты каждого из нас ждут новые неотложные дела и заботы, вызванные новой обстановкой. И главная наша забота сейчас - урожай. Давайте еще раз сейчас уточним наши планы уборочной. Мы должны провести страду и четко и быстро, это само собой. А главное - убрать все до зерна. Потери хлеба при уборке, кажется, очень больной вопрос в нашем районе... Садитесь, товарищи, поближе. И ты, Яков Николаевич, останься...
Кружилин умолк. Он стоял и слушал, как люди гремят стульями, смотрел, как они рассаживаются за длинным столом, сквозь гул и скрип стульев вдруг явственно прорвался, ударил в уши тревожно-режущий вскрик жены: "А Васенька-то? Как же теперь наш Васенька?!"
* * * *
На усадьбе Шантарской МТС по случаю воскресного дня было тихо и безлюдно.
Тракторы Аникея Елизарова и Кирьяна Инютина стояли рядом. Моторы у обеих машин разворочены, Инютин и Елизаров грязными по локоть руками копались в их внутренностях. Инютин работал хмуро и молчаливо, Аникей Елизаров, крупноносый, лет около тридцати, с ярко-красными, будто чахоточными, щеками, то и дело негромко, но зло матерился.
- Куда эту прокладку ставишь? Не видишь - совсем сгорела, - часто одергивал Елизарова Федор Савельев. - А этот болт выброси, вся резьба сносилась. Чего вылупил бараньи глаза? Ступай новый нарежь... А ты, Кирьян, ровно все мозги пропил. Кто же так учил тебя болты шплинтовать? На первом же заезде шплинт вылетит... Ну, работнички, в дышло вам...
Федор отталкивал то одного, то другого, показывал, как надо делать. Руки его тоже по локоть были в мазуте.
Когда ударил ливень, все убежали в мастерскую. Там Федор растянулся на верстаке, Елизаров сел на банку из-под солидола и стал курить, Инютин стоял у грязного окна и сквозь замасленные стекла глядел на дождь.
- Ты что, Инютин, кислый, как недельное молоко? - спросил Елизаров. - Или переживаешь, что с утра трезвый? Когда ты, Кирьяша, пить-то бросишь?
- Ты лучше сам бы перестал в бутылку заглядывать, - не оборачиваясь, проговорил Кирьян.
- Это оно так, мне надо бросать, мне вредно, - согласился Елизаров. - Да главное не водка. Эта бензиновая вонь здоровье мое съедает. Сам себя гроблю на этой работе. Уходить надо. - Елизаров послушал, как шумит дождь за стеной, поморгал красивыми глазами, в длинных, как у девушки, ресницах. - И уйду вскорости. Что меня тут держит? Конечно, тут заработки. Тебе, дядя Федя, понятное дело, такую семью кормить надо... А мне? Семьи у меня, окромя жены Нинухи, никакой нету... И еще для тебя слава, гляжу, не лишняя. А мне...
- Не болтай! - резко проговорил Савельев.
- Не нравится? - спросил Елизаров. - А за-ради чего ты прошлой весной на собрании пообещался на поводок нас с Кирьяном взять, стахановцев полей из нас сделать? И вот уже полтора года с нами бьешься?
- И сделаю! Я вас на Доску почета через год-другой вывешу.
- Ничего ты из нас не сделаешь. И ты это сам распрекрасно знаешь. А вот директор МТС поверил. В прошлом годе сразу же новый комбайн тебе дал. Поля для уборки отвел самые ровные, самые урожайные. Деньжонок-то да пшенички ты больше всех в МТС огреб. А нынче опять на самые тучные поля нацелился в "Красном колосе". У Назарова нынче самый урожай, говорят... Вглубь все видим, не слепые...
Федор свесил с верстака ноги. Сросшиеся брови его дрогнули, изломились, но тут же выпрямились.
- Ишь ты, наблюдательный какой! То-то гляжу, ко всем приглядываешься, принюхиваешься.
Елизаров испуганно уставился на Федора красивыми глазами.
- Всяк свою выгоду про себя знает, - усмехнулся Федор. - А то здоровье... Тебя бревном не перешибешь.
- Городишь что-то, - крутнул носом Елизаров, замолчал.
Когда кончился дождь, все трое до четырех часов работали молча, не переговариваясь.
- Шабаш, - сказал наконец Федор и стал отмывать руки в ведерке с бензином. По территории МТС мелькнула девчонка в платочке, что-то крикнула на ходу, взмахнув обеими руками, умчалась к конторе.
Там маячили уже какие-то люди.
- Что за переполох? - проговорил Федор, обтирая руки грязной ветошью. - А ну-ка, узнаем.