- Понятно... Ты занимайся своими делами. Ступай.
Старший лейтенант постоял еще молчком, повернулся и вышел.
- А Зубова жалко мне, - едва слышно прошептал Кошкин. - Вот тоже судьба человечья... "Что, говорит, такое Родина, где ее найти?" Ты понимаешь? Нет, тебе не понять...
Алейников вспомнил свой недавний разговор с Зубовым и сказал две короткие фразы:
- Я с ним разговаривал. Он заново вроде бы рождался.
- Да... здесь... в роте.
У командира роты началось удушье, на губах появилась розоватая пена, и сидевшая у его изголовья девушка торопливо стерла ее комочком бинта, зло глянула на Алейникова: чего, мол, торчишь тут, не даешь человеку спокойно умереть? Но Кошкин, словно разгадав ее мысли, проговорил:
- Ты, Яков... спасибо, что зашел. Посиди, погляди, как я умру. Не уходи прежде. Это недолго.
Он говорил, а розовая пена выступала на иссохшихся его губах.
- Я, Данила Иванович, просто ощутил необходимость зайти. Прости меня за все, если можешь.
- Да что ты! Эх, Яков... Много было таких, как ты... и как я. Почему - я не знаю, не успел этого узнать. Может, что-то стал понимать, да не ясно пока. Другие все поймут, все узнают. Скоро... А я... Одно я знаю твердо - моя судьба все же счастливее твоей.
- Что же... правильно.
Один из них был здоров и полон сил, другой умирал, был, собственно, уже мертв. Тот, кто был здоров, произнес кощунственные слова, подтвердив, что судьба умирающего все же счастливее, чем его. Но Кошкин согласно кивнул и прошептал:
- Прощай, Яков. До победы доживи. И скажи обо мне моим... жене и дочери...
Изо рта у него теперь обильно хлынула кровь, он дернулся вдруг, будто намереваясь встать.
- Товарищ капитан! Товарищ капитан! - вскрикнула девушка обезумевшим голосом, схватила его за плечи. И он, будто подчиняясь ее рукам, покорно лег, вытянулся и затих.
Едва он затих, девушка обтерла ему губы. Кровь изо рта больше не шла. Девчонка уронила голову на свои колени и беззвучно зарыдала.
Яков Алейников поглядел на ее слабенькие, обтянутые солдатской гимнастеркой, трясущиеся плечи, поднялся и вышел из палатки.
* * * *
Ивана Савельева Алейников все же отыскал. Он нашел его через день, километрах в трех от передовой, куда отвели остатки 3-го гвардейского танкового полка, уцелевшие после боя.
Полдневное солнце щедро обливало лучами изувеченный перелесок, обезображенную гусеницами поляну, несколько танков, обшарпанных, с вмятинами на броне, с обгоревшей краской. Танки стояли по всей опушке в беспорядке, как на кладбище, в разные стороны разбросав пушечные стволы, и казалось, что они никогда больше не заведутся, не оживут, не превратятся в грозные боевые машины.
Иван был в нижней рубашке, бос, с повязкой на голове. Выстиранная гимнастерка и портянки были развешаны на кустах. Примостив между сучьями дерева осколок зеркала, он тупой бритвой соскребал со щек грязную и крепкую, многодневную щетину и, когда зашумел мотор алейниковской эмки, даже не повернулся на звук. И Алейников не узнал его в первые секунды, спросил, проходя мимо:
- Третий гвардейский, что ли? Эй, солдат, тебя спрашиваю.
Иван мельком глянул на приехавшего майора.
- Ну, третий...
- Где найти командира полка?
Иван глянул и отвернулся было, но тут же резко, всем телом, крутанулся к приезжему офицеру, отступил назад и чуть вбок, будто пытаясь спрятаться за дерево.
- Савельев?!
Иван еще немного отступил.
- Ну, наконец-то! Здравствуй. Или не узнаешь?
- Почему же... Узнал.
Алейников шагнул к нему еще ближе, первым протянул руку.
Иван помедлил, но тоже подал ему свою. Так они встретились.
- А я который день разыскиваю вас. Тебя и племянника твоего. Из дивизионной газетки про вас случайно узнал. Расписали вас там! Потом мне в штабе дивизии сказали, что вы на высоте, в тылу у немцев, оказались... Семен-то Савельев, племянник, где?
Иван отвернулся и глухо произнес:
- Не найдешь Семку...
- Убит?! Ранен?
- Ну, убитый! - враждебно сказал Иван, натягивая гимнастерку.
Яков стоял и хмурился. Иван, надев гимнастерку, взял высохшие уже портянки, сел под дерево, стал обуваться.
- Жалко парня, - сказал Алейников. - Как же это случилось?
Иван бросил снизу быстрый взгляд на Алейникова.
- А что, особый отдел не знает, как это на войне случается?
- Иван Силантьевич, я не из особого отдела, - проговорил Алейников негромко, ощущая перед этим рядовым солдатом неловкость.
Иван опять глянул на Алейникова снизу, глаза его не потеплели, но в них промелькнуло любопытство.
- А откуда же тогда? - спросил он, вставая. В словах его была недоверчивость.
- Я начальник специальной прифронтовой группы НКВД.
- Это... что же такое?
- Полезная организация... Разведка, диверсии в тылу у немцев. С партизанами связь держим, помогаем им, чем можем... Дел, в общем, хватает.
- Понятно, - помедлив, сказал Иван.