Вечный зов (Том 2)

...Спустя некоторое время они, два далеко уже не молодых человека, один в офицерской, а другой в солдатской форме, сидели меж невысоких березок, на мягкой, пахнущей дымом и гарью траве, неподалеку от опушки, на которой собрались ободранные пулями и снарядами танки, недавно вышедшие из боя. На траве стояла вскрытая банка мясной тушенки, котелок с кашей, лежали две ложки, полбулки черствого хлеба, фляжка с водкой, из которой они отхлебнули всего но глотку. За встречу, как сказал Алейников. Иван возражать не стал и молча принял фляжку из рук Алейникова. И теперь он негромко, не спеша, часто останавливаясь, рассказывал тусклым, уставшим голосом:

- Убило Семку рано утром, солнце едва на сажень разве от земли поднялось... Он контуженый был, до того в траншее лежал, в голове у него от контузии неладно было. Наши погнали немцев, тучами они побежали... и прямо на нас! Все, думаем, сомнут нас, растопчут. И с востока немцы отступали, и из-за реки. Оттуда их какая-то наша часть выбивала, Ружейников, командир батареи, говорил - штрафники будто...

- Штрафники, - подтвердил Алейников. - Через болота штрафная рота ударила.

- Да мы видели... Еще удивлялись. А это штрафное дело тоже по твоей части?

- Нет, это совсем другое, - сказал Алейников. - А знаешь, кто штрафной ротой командовал? Кошкин Данила Иванович... земляк наш.

Иван это сообщение внешне воспринял как-то равнодушно, лишь повернул к Алейникову голову и переспросил:

- Кошкин? Ну, помню...

Иван - Алейников все время это чувствовал - был его неожиданным появлением несказанно удивлен, даже ошеломлен. Напрасно вырвавшиеся его слова: "А я который день разыскиваю вас" - еще более озадачили Савельева, он все время держался настороженно и скованно, и вот теперь лишь в его холодных, измученных всем пережитым глазах начало что-то оттаивать.

- Ты Кошкина-то хорошо знал? - спросил Алейников, понимая, что разговор может зайти или уже зашел в тяжкую для него область. Но он не хотел избегать этой тяжести или уклоняться от нее.

- Где же хорошо! Сколько я жил-то... в родных местах? - с горечью произнес Иван. - Все больше в других краях приходилось.

Он взял фляжку, отвинтил крышку, плеснул в нее и выпил. Ковырнул ножом в банке, достал кисет. Алейников все это время сидел молча, разглядывая что-то на траве.

- Давай-ка, Яков Николаевич, не будем об этом, - проговорил Иван негромко. - Нелегко об этом... ни тебе, ни мне. Тут и без того...

Однако, чиркнув спичкой, спросил:

- Как же он в штрафных командирах оказался? Не знаешь?

- Из тюрьмы в штрафную роту направили. В первом бою судьба его пощадила... Ну, и остался в роте. Был командиром отделения, взвода. Командиром роты потом назначили. Эх, Иван Силантьевич! Я только здесь узнал, какая душа была у этого человека.

- Как?! Он...

- Да, тоже погиб в этом бою, - сказал Алейников. - Погиб Данила Иванович...

Иван медленно опустил голову, посидел, недвижимый. Потом, подведя, видимо, итог каким-то своим мыслям, негромко вздохнул.

- А я, дурак, письмо в Шантару послал, Кружилину, о вас, - с горечью промолвил Алейников. - О тебе и о твоем племяннике. И статью о вас из газеты вырезал и туда вложил. Пусть, думаю, порадуется за земляков... Как же все-таки это произошло?

- Как... На словах объяснить просто, да не все понятно будет... Нас четверо было на высоте. Трое даже - Семка от боли в голове метался в траншее, контузило его, я говорил. А отступающие немцы, значит, к высоте бегут. Но тут ихние танки откуда-то выскочили, десятка три, ежели не больше. Поперли мимо высоты навстречу своим. Видя такой оборот, немецкая пехота, что с востока отступала, назад повернула. И те фашисты, что от реки бежали, тоже ощетинились, прижали штрафников к земле. А мы что со своей одной пушкой?! К тому же лейтенанта Магомедова еще убило. Ружейников крикнул: "Ну, братцы, последний парад!" Выкатили мы кое-как орудие на восточный склон холма, ящики со снарядами успели подтащить. В это время и убило Магомедова, пуля откуда-то прилетела. Охнул он, что-то крикнул по-своему, по-азербайджански, и упал на снарядный ящик... кровью окрасил его. Тут, гляжу, Семен вылез из траншеи, идет к нам, мотает головой. И руки болтаются, как плети. "Танки же, орет, танки!" Будто мы не видим. Подошел к Магомедову, снял тело со снарядного ящика, вынул снаряд. А на гильзе полосы - кровь Магомедова, еще светлая и теплая. И руки Семена в его крови... Это мне все врезалось, все в глазах вот стоит... "Что ж вы, - кричит Семка, - не стреляете, сволочи?!" А мы бьем по танкам, вслед им. Ружейников у панорамы согнулся, а я заряжаю... Подожгли вроде не то две, не то три машины. А может, и не мы, - видим, наша артиллерия тоже лупит через, наступающие порядки по немецким танкам.

- Это артполк, приданный двести пятнадцатой дивизии, перенес огонь под высоту, - сказал Алейников.