О том, что бомба угодила прямо в окопную щель, что она упала где-то недалеко, в нескольких метрах он него, Федор догадался на другой день утром, когда он в грязной, лопнувшей на спине гимнастерке, обрызганной чьей-то кровью, брел в толпе пленных красноармейцев, а сбоку толпы шагали немцы-конвоиры. На шее у каждого висел автомат, на голове у каждого была Каска с короткими рожками, точь-в-точь как на мишенях, в которые он палил на учебных занятиях. Двое немцев в таких же касках некоторое время назад стали приближаться к нему из неясной мути, из качающегося тумана. "Интересно, откуда здесь мишени? - подумал Федор. - Почему они двигаются?" Тогда он, только что очнувшийся, не мог сообразить, что взрывом его выбросило из окопа, что всю ночь он пролежал на краю бомбовой воронки, свесив в нее ноги, без сознания, не видя и не слыша кипевшего здесь боя. "Мишени" прошли было мимо, но что-то одну из них привлекло, "мишень" вернулась, наклонилась над ним. Федор невольно прикрыл глаза, испуганно подумав, что сделал это поздно, догадавшись уже, что это не мишени, а настоящие немцы.
- Er atmet, er lebt doch. Aufstehen! [Он дышит, живой. Встать!]
Федор не понимал, что они говорят, сердце его колотилось бешено и больно, в мозг тоже будто вбивали раскаленные камни: конец, конец... смерть!
Потом в закрытых его глазах метнулось оранжевое пламя, и Федор скорее догадался, чем почувствовал, что немец пнул его сапогом в голову.
И он, все чувствуя, как колотится в последних, лихорадочных усилиях сердце, вытянул свое тело из воронки, упер колени и ладони в шершавую землю, оторвал от нее тело, стал подниматься.
Полусогнутый, с опущенными руками, Федор какое-то время стоял недвижимо, тупо глядя на немцев, которые все еще плавали, покачивались перед ним, как в тумане. Правда, туман немножко поредел, и Федор заметил, что немцы рассматривают его беззлобно, с любопытством и удивлением.
- Oh, der russische Bor [О, русский медведь.], - сказал один из них с улыбкой,
- Ja, ja [Да, да], - откликнулся другой.
Тогда Федор не знал ни одного немецкого слова и не понимал, о чем они говорили.
Потом этот другой, который сказал: "Ja, ja", угрюмый и коротконогий, сплюнул на землю и резко мотнул автоматом. Федор догадался, что ему приказывают повернуться. И он повернулся, вытянулся, свел на спине лопатки, ожидая автоматной очереди, которая сейчас прошьет его. Одновременно в голове мелькнуло: "Что им убить человека... Это как плюнуть... как плюнуть".
Так Федор, вытянувшись, сведя до соприкосновения друг с другом лопатки, и стоял, ожидая смерти. Но ее пока не последовало. Смерть беспощадно и неумолимо дыхнула ему в лицо из немецких автоматов не здесь...
"Не здесь... - чуть не вслух повторил Федор. - Да, не там..." Он тяжко вздохнул, поглядел на предрассветное уже небо и полез было за новой сигаретой, когда над Шестоковом неожиданно и визгливо завыла сирена. "Вот оно! Сигнал!" мелькнуло у него в мозгу тревожно и одновременно как-то отрезвляюще, он сунул пачку обратно в карман, вскочил и побежал в центр Шестокова, к казарме...
* * * *
Возле каменного здания бывшего магазина было столпотворение. Солдаты "армии" Лахновского с автоматами в руках, с гранатами на поясе выбегали из казармы, но не строились повзводно, как всегда бывало при тревогах, а в полумраке сбивались, как овцы, в кучи, меж которых сновали взводные командиры. Светя фарами, из переулка вывернулись два грузовика. Две кучи солдат кинулись к ним и, толкая друг друга, сердито переругиваясь и матюкаясь, полезли в кузова.
- Где третий? Где третья машина?! - зло кричал Лахновский, выбегая из казармы.
- Сейчас Лардугин... сейчас он, - умоляюще произнес один из шоферов, приоткрыв дверцу кабины. - Не заводится у него... Аккумулятор меняет.
- Расстреляю подлеца! - затрясся Лахновский.
- Да вон, едет! - крикнул шофер.
Третья машина, мотая на рытвинах снопами света, бьющего из фар, неслась к казарме.
- Все равно расстреляю после боя! - рявкнул Лахновский прямо в лицо подбежавшему Федору, будто заверяя его в этом. - Ну! Что? Что?
- Все в порядке, - ответил Федор. - Все тихо.
- Тихо - да! Тихо - да?! - раздраженно и недоверчиво прокричал Лахновский, нервно дернул высохшей головой в сторону Валентика, сидящего у стенки казармы, где было место для курения, пообещал злорадно: - Будет вам сейчас тихо!
Из-за угла казармы выбежал Майснер, за ним - тощий и какой-то желтый, как старая селедка, начальник немецкого гарнизона Кугель. Лахновский метнулся им навстречу, начал что-то говорить, размахивая руками. Из-за шума работающих моторов, криков солдат слов Лахновского было не разобрать, но было понятно, что Лахновский отдает какое-то приказание - Кугель стоял перед ним вытянувшись. Затем повернулся и побежал назад. Майснер, сняв фуражку, обтирал платком лысину и, будто тоже получив приказание, пошел прочь.
Федор шагнул к казарме, сел рядом с Валентиком, закурил, спичку бросил в бочку с водой.
- Знаете, что на фронте? - негромко спросил Валентик.