Вечный зов (Том 2)

Федор плотно закрыл глаза, словно боялся, что густая темень разверзнется мгновенно ослепляющим светом и в этом свете явится ему такое, что люди видят один раз в жизни, перед его концом. Он всегда закрывал глаза, когда его мысли, лихорадочно пометавшись, неизбежно подводили его к этому рву, вырытому километрах в десяти от Пятигорска в жесткой, каменистой земле обреченными людьми, уже, собственно, мертвецами, среди которых был и он, Федор Савельев. Закрывал, намертво стискивал челюсти - аж зубы крошились, - и это помогало ему не думать о том жутком и страшном, что произошло там, под Пятигорском, возле рва, неимоверным усилием воли он заставлял себя думать о другом. О чем угодно, но только о другом.

Вот и сейчас заставил. Откуда-то из бездонных глубин мрака возник жаркий и пыльный летний день, длинный состав из двух- и четырехосных товарных вагонов, толпы воющих баб и ребятишек. Где-то там, в этой толпе, был Семка, уезжающий на фронт, то ли его сын, то ли не его. Да нет, чего там - его, Федор это всегда знал, по обличью видел, но изводил Анну своим подозрением от обиды на весь мир, который пошел куда-то не туда, от обиды на Анну, которая досталась ему уже тогда, когда была не нужна, да к тому же кем-то до него испробованная. Семка уходил добровольцем, но Федору было безразлично, как он уходил, добровольно или по призыву, он был, как и два других сына, Димка и Андрейка, как все люди, чужой ему, провожать он его не хотел. Но в последнюю минуту пошел зачем-то на станцию, потолкался среди плачущих женщин, которые цеплялись за мужей, сыновей и братьев, будто хотели оттащить их от поезда, собиравшегося отвезти мужчин на войну, может быть, на гибель и смерть, и неожиданно как-то очутился перед Семеном.

"Не думал, что ты придешь", - сказал тот удивленно, отстранив от себя заплаканную Анну, растерянную девчонку, на которой недавно вроде женился.

"Я знаю,- ответил ему Федор. -Потому и не хотел".

"Зачем же пришел? Я бы не обиделся".

"Не знаю. Может, зависть пригнала".

"Что?!"

- Семкины брови вскинулись.

И все другие стоящие вокруг Семена удивленно шевельнулись. Это Федор помнит ясно и отчетливо, как и весь этот короткий разговор, почему-то глубоко врезавшийся ему в память. Кто-то, Иван, кажется, брат, ну да, Ванька, тоже уезжавший на фронт, даже подошел вплотную почти, недоверчиво, пряча насмешку, спросил:

"Погоди, погоди... Какая зависть? Что на войну не берут?"

Но Федор эту насмешку расслышал, почувствовал, что-то в нем вскипело внутри едкое и злое. Но он задавил в себе эту злость, усмехнулся лишь тяжко и холодно и ответил не только Ивану, всем им, сказал несколько слов, будто кирпич к кирпичу положил:

"Нет. Это бы и я мог, коли захотел... В крайнем случае - как Инютин Кирьян... Вообще... Но вам этого не понять..."

Да, так он им сказал тогда, повернулся и пошел, не заботясь, как они поняли его слова и что о нем думают.

На фронт, как Инютин Кирьян, Федор не побежал. После проводов Семена он дня три или четыре пролежал дома, на работу не ходил. Анна что-то говорила ему, о чем-то просила, плакала - он отмахивался.

А потом встал, побрился, пошел в МТС, к начальнику политотдела Голованову.

- Вот что... снимайте броню, - заявил он ему, даже не поздоровавшись. - Я на фронт лучше пойду.

- Погоди, Федор Силантьевич, - сказал Голованов, несколько удивленный. Приближается уборка. Зимой ты взял обязательство убрать сцепом из трех комбайнов две с половиной тысячи гектаров...

- Другие уберут. Вон на курсах девок сколько научили. И трактористок, и комбайнерок. Я на работу больше не выйду.

- Как это не выйдешь?

- А так. Я все сказал...

И Федор пошел из кабинета.

- Стой! - вскрикнул Голованов, встал, опираясь на костыль. И заговорил, дергаясь, багровея лицом: - Ты что вытворяешь?! Мы тут с ремонтом пурхаемся, а ты неделю нос в МТС не показывал. Теперь заявляешь...

- Болел я, - вяло сказал Федор.

Голованов, помнится, прихрамывая, подошел к Федору, оглядел его с ног до головы.

- Ну, что оглядываешь?! - раздраженно воскликнул Федор. - Я не продаюсь, не примеряйся... А я вам больше не работник.

Голованов еще помолчал, думая о чем-то. Потом сказал:

- Давно уж не работник, мы видим... Так я и не могу понять, что с тобой такое произошло.

- На фронт, сказано, хочу.

- Все хотят, да ведут себя по-человечески. Вот сын твой Семен...

- Ты им не тыкай мне в морду! Он сам по себе, я сам...

И еще помолчал начальник политотдела МТС, видимо пытаясь понять смысл его слов.

- Держать мы тебя не будем, Федор... Теперь обойдемся с уборкой как-нибудь.

- Вот и обходитесь, - неприязненно бросил Федор.

- Но пока суд да дело, на работу выходи. А то вместо фронта суд тебе выйдет.

- Пугаешь?

- Цацкаться с тобой, что ли, будем?! - опять вскипел Голованов, лицо его стало совсем черным, страшным. - Нашелся какой! Война, люди хлещутся до полусмерти, а он... Отправляйся в мастерскую да гляди у меня!