Вечный зов. Том II

— Дети ровно. А вы уж не дети, — помягче проворчал Владимир и повернулся к Кружилину: — Ну, хорьки прямо. Измаялся я с ними.

Сам четырнадцатилетний мальчишка, он говорил это с давно привычной будто ему взрослой рассудительностью, с интонациями крестьянина, которому издавна известно, почем фунт лиха.

— Я знаю, ребята, что все смогут, — сказал негромко секретарь райкома. — Сейчас ведь повсюду фронт — и там, и здесь. И вы все это понимаете. И вы достойны своих отцов и братьев, которые бьют фашистов. Достойны, как Володя вот достоин своего отца и как Дмитрий Савельев своего брата. Зря он убежал, я же такую весть ему о брате привез… Вот.

Говоря это, Кружилин отстегнул карман гимнастерки, вытащил помятый конверт. Владимир стоял возле Кружилина, смотрел почему-то на него хмуро и недоверчиво и время от времени быстро облизывал сохнущие губы. Ганка, вытянув шею, внимательно следила за руками Кружилина, вынимающего из зеленого конверта листок, в больших глазах ее переливалось черное пламя. Она резко мотнула головой, поглядела на угол риги, за которой скрылся несколько минут назад Димка, и опять уставилась на Кружилина.

— Я получил сегодня письмо от одного моего товарища с фронта. И он вложил в письмо вырезку из фронтовой газеты. — Кружилин показал небольшой газетный клочок, на котором виднелись две неясные фотографии. — Здесь описывается подвиг героев-танкистов — Володиного вот отца и брата Димы Савельева Семена. И вот фотографии их напечатаны. Они, Володин отец и брат Дмитрия, на одном танке воюют. И в тяжелом бою уничтожили одиннадцать фашистских танков!

За столом прошел гул, все зашевелились.

— За это их, пишет мой товарищ, представили к высоким правительственным наградам.

Володька, еще раз облизнув губы, шагнул к секретарю райкома:

— Дайте…

Он взял, почти вырвал из его рук газетную вырезку, отвернулся, склонился над ней. Гул за столом как-то сразу перешел в галдеж и визг, ребятишки и девчонки, забыв про усталость, бросились к Володьке, окружили его беспорядочной толпой. Последней бросилась Ганка. Она почему-то сперва все сидела и сидела, как окаменевшая, не замечая даже, что ее толкают, потом метнулась к толпе, ударила кого-то кулаком по спине:

— Мне дайте… покажите! Покажите!

Голос ее был как нож, он рассек шум и крики, заставлял почему-то всех беспрекословно посторониться — даже Лидка, взглянув на нее, шагнула в сторону. Оказавшись перед Владимиром, Ганка молча протянула руку.

— Ага… — сказал тот, ошалелый и отрешенный от мира сего, отдал ей листок. — «Подвиг сибиряков-гвардейцев…» Так и пропечатано. И портреты…

Ганка, не чувствуя, что вокруг толпятся и толкают ее, заглядывают через плечи, не слыша галдежа, при свете угасающего дня прочитала сперва подписи под фотографиями, потом заголовок и заметку.

— Господи… Где? Поликарп! Мне Панкрат сказал… — прокричала мать Семена, подбегая.

При первых звуках ее голоса Владимир торопливо выдернул из Ганкиных рук газетный клочок и зажал в кулаке. А Ганка резко повернулась, выскользнула из толпы и побежала прочь.

— Где? Дайте же мне! — простонала мать Семена.

— Володя, дай Анне Михайловне, — сказал Кружилин. — Тихо, ребята!

Галдеж умолк, девчонки и мальчишки, опомнившись наконец, расступились от Володьки.

— Ты слышишь? Отдай заметку Анне Михайловне, — повторил Кружилин.

— Да у меня нет…

— Как нет?

— Взял кто-то.

— Ребята, кто взял газетную вырезку?

Мальчишки и девчонки, начавшие было расходиться кто куда, остановились. Все молчали.

— Господи, да что же это такое?! — испуганно проговорила Анна.

— А может, Ганка унесла? — произнесла Лидка.

— Ну так найдите ее! — потребовала Анна. — Лидушка, ты найди, а?

— Ладно.

Из-за стряпки стрелой вылетел Андрейка с кнутом в руках.

— Мам, чего это?! — прокричал он, сверкая глазенками. — Какое письмо? Какая газета? От Семки, говорят…

Анна обеими руками прижала лохматую голову младшего сына к груди и с обидой вымолвила:

— Чего ж ты стоишь, Лидушка?

А Володька между тем повернулся и пошел в ригу. На привычном месте нащупал в полутьме фонарь, зажег его, повесил. Затем вышел в противоположные ворота и зашагал сквозь редкий перелесок в открывающуюся за ним степь, к хлебным полосам, которые они сегодня очищали от сорняков.

На фоне потухающего заката одинокая фигурка его была видна долго. И пока была видна, за нею следила бригадная повариха. Она, прибирая после ужина со стола, все время поглядывала на Володьку, с того самого мгновения, когда он взял из рук Кружилина газетный клочок, видела, как подбежала к нему Ганка, а потом появилась Анна Михайловна. Затем Антонина проводила взглядом Володьку в ригу. Взяв ведро с помоями, она пошла выплеснуть их в овражек и тут заметила, как он показался из противоположных ворот риги и, оглянувшись на бригадный стан, зашагал сквозь перелесок в поле…

* * * *