Веди свой плуг над костями мертвых

Я поставила ее на пол в кухне и удивилась, насколько она мала и тщедушна. Судя по ее голосу, этому мрачному вою, можно было бы ожидать, что это Пес размером со Спаниеля. А это был один из тех местных Псов, о которых говорят Страшко Судетское, потому что они не слишком хороши. Небольшие, на тоненьких ножках, часто кривоватых, серо-бурой масти, со склонностью к полноте, а прежде всего — с заметным недостатком прикуса. Ну, что же, красотой она явно не грешила, эта ночная певица.

Она была беспокойна и вся дрожала. Выпила пол-литра теплого молока, от чего ее брюшко стало круглым, как мячик, а потом я поделилась с ней хлебом с маслом. Я не ждала гостей, поэтому мой холодильник был совершенно пустым. Я ласково говорила с ней, рассказывала обо всем, что делаю, а она смотрела на меня вопросительно, явно не понимая, почему все так внезапно изменилось. Потом я легла на своем диванчике, посоветовав ей также найти себе место для отдыха. Наконец, Сука залезла под батарею и уснула. Мне не хотелось оставлять ее одну на Ночь, поэтому я решила переночевать на диване.

Мой сон был беспокойным, в теле все еще перекатывалось возмущение и все время притягивало те же сны о жарких, раскаленных печах, бесконечной котельной с красными, горячими стенками. Пламя, запертое в печах, с гулом требовало освобождения, чтобы, когда это произойдет, выпрыгнуть наружу с ужасным взрывом и сжечь все в пепел. Думаю, эти сны могут быть проявлением ночной лихорадки, связанной с моей Болезнью.

Я проснулась рано утром, когда было еще совсем темно. От неудобной позы шея совсем затекла. Сука стояла у изголовья и в упор смотрела на меня, жалобно повизгивая.

Постанывая, я встала, чтобы ее выпустить — ведь все то выпитое ею молоко должно, наконец, куда-то выйти. Сквозь открытую дверь пахнуло холодным, влажным воздухом, запахло землей и гниением — как из могилы. Сука вприпрыжку выбежала из дома, помочилась, смешно поднимая заднюю лапу, словно не могла решить, Пес она, или Сука. Затем печально посмотрела на меня — могу сказать, что заглянула глубоко в мои глаза — и помчалась в сторону дома Большой Ступни.

Вот так Сука вернулась в свою Тюрьму.

И след за ней простыл. Я кричала на ее, рассердившись, что позволила так легко себя обмануть и оказалась беспомощной против привычки жить в неволе. Я уже начала надевать сапоги, но это страшное серое утро перепугало меня. Иногда мне кажется, что мы находимся в склепе, большом, просторном, многоместном. Смотрела на мир, окутанный серым Мраком, холодным и неприятным. Тюрьма не вне нас, она внутри каждого из нас. Возможно, мы не умеем без нее жить.

За несколько дней, еще до того, как выпал большой снег, я видела полицейский «Полонез» у дома Большой Ступни. Признаюсь, я обрадовалась, увидев машину. Да, я получила удовольствие от того, что Полиция наконец пришла к нему. Я разложила два удачных пасьянса. Представляла себе, что его арестуют, выведут в наручниках на руках, конфискуют запасы проволоки, заберут пилу (на это Орудие следует выдавать такое же разрешение, как на оружие, потому что она сеет среди растений большие разрушения и опустошение). Однако автомобиль уехал без Большой Ступни, быстро сгустились Сумерки и пошел снег. Сука, которую снова закрыли, выла весь вечер. Первое, что я увидела утром на прекрасном, безупречно белом снегу, это неуверенные следы Большой Ступни и желтые пятна мочи вокруг моей серебряной Ели.

Вот что я вспомнила, когда мы сидели на кухне Матоги. И своих Девочек.

Матога, слушая рассказ, сварил яйца в мешочек, и подал их на фарфоровых подставках.

— У меня нет такого доверия к органам власти, как у тебя, — сказал он. — Все нужно делать самому.

Не знаю, что он имел тогда в виду.

3. Вечный Свет

Все, что из земли придет,

В землю снова и падет.

Когда я вернулась домой, уже совсем рассвело, и я совсем потеряла бдительность, потому что мне снова казалось, что я слышу топот Девочек на полу в сенях, вижу их вопросительные взгляды, сморщенные лбы, улыбки. И тело сразу приготовилось к ритуалу приветствия, к нежности.

Но дома царила пустота. Холодная белизна вплывала сквозь окна мягкими волнами, и огромное открытое пространство Плоскогорья настойчиво лезло внутрь.

Я спрятала голову Косули в гараже, где было холодно, подбросила дров в печь. В чем была, пошла к кровати и заснула, будто неживая.

— Пани Янина.

И через мгновение снова, громче:

— Пани Янина!

Меня разбудил голос в сенях. Низкий, мужской, робкий. Кто-то стоял и звал, повторяя мое ненавистное имя. Я рассердилась еще больше: мне снова не давали спать и называли по имени, которое я не воспринимаю и не люблю. Его дали случайно и бездумно. Так бывает, если Человек не задумывается над значением Слов, и тем более Имен, употребляя их наугад. Я не позволяю, чтобы ко мне обращались «пани Янина».