Ведяна

Наконец, он очнулся и открыл глаза. Прямо перед ним торчал стоймя жухлый, прошлогодний лист. Черешок упирался в землю, лист просвечивал сеткой оставшихся жилок. Солнце играло в нём.

Он сел. Огляделся. Земля вокруг была взрыта. Листья и прах посыпались с волос, когда он поднялся. Посмотрел на руки – грязные, с обломанными ногтями, они как будто теряли человеческий облик. Но всё-таки это были его руки, он осознавал их и понимал: да, это его. И сразу стало понятно, кто такой он, откуда и что здесь делает. Он не вспомнил, а будто бы вернулся в своё тело – и вдруг стал видеть и чувствовать всё с предельной ясностью. Как когда-то.

Туман рассеялся, и смутные сумерки, не то утро, не то вечер, сменились ярким майским днём. Вокруг было празднично и чисто. Запрокинул голову – в голубом прозрачном небе играло солнце. Шумел лёгкий ветер, перебирая ветки. И было бы легко и приятно, если бы не тупая боль во всём теле. Болела голова, болел пустой желудок, болели сорванные ногти, ныли натруженные ноги, тянуло спину, что-то резало в лёгких, сипело на вдохе. Тело, всё это время будто отсутствовавшее, вдруг заявило о себе. Оно требовало жизни, жаждало жизни, оно хотело всего и сразу – и еды, и воды, и тепла, и покоя.

Он удивился. Он успел забыть о теле и его нуждах. Всё это время он словно не жил, потеряв связь с собой физическим, и сейчас не готов был терпеть то, что вдруг на него навалилось. Блаженное забытье, в котором он пребывал неизвестное время, отступило, и он вспомнил город, вспомнил свой дом, ДК, все обстоятельства собственной жизни, уже казавшейся чужой. Вспомнил и поморщился. Нет, сами по себе эти обстоятельства не вызывали неприязни, но вернуться туда – это было немыслимо. Это всё было так невозможно далеко, что он не только не знал туда дороги, ему даже подумать о пути назад было страшно.

Однако тело не хотело сдаваться. Оно хотело назад, к жизни, и это предвещало только одно: борьбу, сопротивление и медленную, мучительную смерть здесь, в этом лесу. Рома ясно увидел это, но не испытал страха, только досаду – стоило ли выходить из сладкого безу- мия, которое загнало его сюда, чтобы тяжёло умирать в борьбе с собственным телом. Смерть в том состоянии была бы лёгкой. Жаль, что он не успел. Теперь же другого выхода для себя не видел.

Он застонал от досады и поднялся. Было холодно. Похоже, он пролежал на земле всю ночь – тело закоченело. Принялся прыгать на месте, чтобы согреться. Это было совершенно инстинктивное движение, он не успел подумать, для чего ему это надо – греться, однако кровь побежала по жилам, и он вдруг ощутил себя здоровым, сильным и освежённым, а главное, жадным – жадным до жизни. Нет, тело не даст просто так здесь загнуться. Оно было готово на борьбу. Пройти километры. Найти еду. Откопать воду. Загрызть кого угодно, если понадобится. Он чувствовал в себе отрезвляющую дикость, которую раньше и не подозревал.

Но это мне не нужно, что мне с этим делать?! Досада перешла в злость, и, чтобы избыть её, он пошёл, быстро, не всматриваясь, а потом побежал через лес. Бежал со всех ног, уворачиваясь от стволов, меняя траекторию, касаясь деревьев руками, цепляясь за них на поворотах. Кровь стучала в висках, лес наполнился живым дыханием и топотом. Беги, беги, – кричало тело. Живи, живи, – подгоняло оно. Так просто я не помру. Не дождёшься. Ах, ты! Ах ты! – думал со злостью, сжимая зубы, но ничего другого придумать не мог – это разрывало его, душило, и он не понимал уже, чего хочет и куда бежит.

И вдруг – вылетел на поляну. Так неожиданно, что потерял равновесие, будто лес держал его на бегу, а тут отпустил, и он стал падать. Но, падая, нелепо взмахивая руками, будто хотел ухватиться за воздух, он успел увидеть перед собой то, отчего в голове вспыхнуло и взорвалось.

На старой, любимой его коряге сидела ведяна. Маленькая, бледная, будто выпитая долгой зимой и беременностью, она сидела и улыбалась усталой улыбкой, глядя прямо на него. Встречая, как раньше на веранде.

Он всё-таки рухнул, как подбитый, но перевернулся в жухлых листьях, встал на колени и пополз к ней.

Ведяна смеялась. Смотрела на него и смеялась. Одними глазами, губами, лицом – она была слабой, прозрачной, у неё не было сил для смеха, но она смеялась тепло и по-человечьи, глядя на него.

Дополз и рухнул к ней на руки, прижался лицом к большому, как планета, животу, к коленям, а она нежно, мягко – никогда ещё в её руках не было столько нежности – стала гладить его, перебирая волосы. Потом склонилась и поцеловала в уголок глаза.

– По мне, – услышал он, и в голосе была улыбка. – Третья вода. По мне.

От этих слов почуял себя сильным, будто отпил ласточкиного молока. Вскочил и стал поднимать её на руки. Он мог сейчас всё. Он весь мир мог унести на руках. Ведяна смеялась, просила отпустить её и цеплялась холодными ручками за шею.

Наконец он поставил её, и так они замерли, шумно дыша.

– Смешной, – сказала, щурясь от удовольствия. – Как хорошо, что ты всё-таки пришёл, – добавила и испытующе вгляделась ему в лицо.

– Пришёл, – кивнул. И вспомнил: – Прости меня.