Ведяна

– Ой, что это? – Любочка вздрогнула, а потом уставилась в окно. Её лицо исказилось. – Ой, дождь! Как же так-то? Я уходила, небо чистое! Ой, я побегу, у меня же там всё!

И она исчезла, а Рома молчал, будто разучился и говорить, и думать. Из этой своей немоты он смотрел в окно на площадь, деревья, флаг на здании администрации. Небо темнело с невозможной, сверхъестественной скоростью. Как будто там открылся колодец и из него выливался, клубясь и заполняя весь окоём, чёрный, кипучий дым. Он сбивался в тяжёлые тучи, они набухали в мгновение ока и вот-вот были готовы ухнуть дождём. Порывы ветра налетали с Итили, было видно, как треплет деревья, как срывает с них охапками листья, как рвёт флаг. Через площадь бежали люди, подгоняемые ветром и надвигающейся бурей. Кто-то стал заскакивать в ДК, в открывавшуюся дверь рвался холодный ветер. Ложась на него всем телом, к администрации пробивалось слабое, безвольное существо. Ветер рвал волосы, каждый шаг давался с трудом. Рома смотрел и не узнавал Любочку. Фойе наполнилось людьми, они столпились у окна, смотрели на улицу, что-то говорили – Рома не слышал их и не понимал. Он и на красную фигуру скоро перестал смотреть, переведя взгляд в этот открывшийся над Итилью гигантский колодец с чернотой.

На фоне этой бури, на фоне этого буйства та тишина и пустота, которые вдруг образовались в собственной душе, казались мертвенными. И между тем он очень хорошо понимал, что происходит, в нём не было ни сомнения, ни самообмана.

И он так же ясно знал, что должен сейчас делать.

Наконец знание стало решимостью, в тело будто вернулась кровь. Он почувствовал возможность пошевелиться и сорвался с места, протолкался к выходу, навалился всем телом на дверь, вышиб её и выскочил на улицу.

Буря уже вызрела, уже кипело и клокотало в воздухе. Деревья качались, наклоняясь как-то невозможно, нереально низко. Площадь была пуста. Ветер свистел и завывал в проводах. Рома видел, как раскачиваются автомобили, припаркованные боком к ветру. Мусор, листья, пакеты летели через площадь, как будто где-то включили гигантский пылесос. Ничего живого не было видно – всё схоронилось. Рома тоже понимал, что единственный разумный шаг сейчас – забиться и переждать, это знало его тело, это твердил инстинкт, – но про себя он твёрдо понимал, где должен находиться, хотя и не представлял, как туда дойти.

Но надо. Он отлип от стены и стал спускаться с крыльца сбоку, намереваясь юркнуть влево, в проход между ДК и «Ёлочкой», где стояли качающиеся, гудящие сигнализацией автомобили. Надо было обойти площадь и спуститься с холма к реке – там, на берегу, он найдёт её, он был в этом уверен. Найдёт, если его не снесёт, не раздавит, если он вообще доберётся туда. Но об этом не думал. Он вообще сейчас ни о чём не думал и почти не понимал, что делает, ветром наполняло голову, он слышал только его рёв, свист в проводах, шум деревьев, треск и скрежет сдираемого с крыши железа.

Дышать было тяжело, воздуха не хватало, хотя, казалось бы, воздуха сейчас так много, как никогда, весь мир состоял из взбесившегося воздуха, и именно поэтому он не попадал в лёгкие, чтобы сделать вдох, приходилось отворачиваться и открывать рот. Цепляясь за машины, напрягая все мышцы и всё равно чувствуя, что асфальт стал как лёд, Рома преодолел проулок, пробежал вдоль стены, слыша жуткие скрипы над головой, и ступил в скрытую за деревьями и забором дворовую часть.

Он ждал, что тут будет тише, но оказалось – страшней. Деревья словно доживали последние секунды. Они стонали, трещали, они качали уже совершенно голой кроной, с них осыпались ветки, и Рома понимал, что находиться в деревьях опасно, но в то же время только тут он мог не ползти, цепляясь за всё подряд, а передвигаться быстрее. Он побежал, огибая площадь, соображая, где удобнее преодолеть глухой забор, огораживающий «Ёлочку», и уже когда был на его углу, услышал жуткий звук, будто кто-то голыми руками рвал железный лист: кусок кровли, сорвавшись с крыши, со всей силы, как снаряд, вдарил по стоящей машине и отскочил, заскользил по асфальту, подгоняемый ветром. Машина раскачивалась, осколки стекла уносило ветром, было видно, как он прорвался в салон и рвёт и треплет его изнутри, но звука сигнализации Рома не слышал, его просто не доносило – всё происходило в жуткой, нереальной немоте.

Он пришёл в себя от хруста и треска над самой головой, отскочил и дёрнул дальше, на бегу оборачиваясь – большой сук шарахнулся в двух шагах от того места, где он только что стоял.