Лицо Тадеуша в одно мгновение сделалось бледнее снега. Левая рука потянулась к вороту – перехватило дыхание, правая – за колдовской книгой.
Агата положила ладонь на правую руку дальнегатчинца.
– Раньше надо было за книжку хвататься, когда Казик мой тебя облапошил. Руку Элькину пообещал да домой услал.
Лицо Тадеуша из бледного сделалось темным, страшным. Руки безвольно упали. Он с тоской поглядел на Агату.
– Где… похоронили ее?
Агата едва не рассмеялась горьким смехом. Не там могилу ищет мальчишка Войцехов. Всегда был скор Тадек на выводы. Услышит азъ, придумает до ижицы.
– Жива Эльжбета. Вытащила я ее, только, сам пойми, тебя к ней и близко не подпущу. Слаба она еще, тоскует, наследник Черны силы ее тянет. Увидит тебя – боюсь не укараулить. Если не хочешь ее хоронить – уезжай и дай срок родить.
– Ждет?
Видно было по лицу Тадеуша, что сама мысль о том, что у его Эленьки будет дитя от Владислава, мучительна для него. Словно все еще надеялся он, что не понесла Эльжбета и удастся уговорить ее убежать, спрятаться у Войцеха или в любом краю, где найдется хозяин, не боящийся Черного Владислава.
– Весной родит.
Еще ниже опустил Тадеуш русую голову, и Агата с материнской нежностью положила на пшеничные локоны дрожащую ладонь, погладила, утешая, как гладила бы Якуба. Прикрой глаза, и почудятся под пальцами не Тадековы кудри, а волнистые волосы сына. Пришлось остричь сыну волосы совсем коротко, когда колдовали над ним врачеватели всех мастей – пытались убрать шрамы. А потом и вовсе спрятал Якуб голову под белый платок. И сама Агата сейчас не ведала, как выглядит ее сын под тем платком. Разве только Ядзя, может, видела его без этой белой смертной маски. Глаза одни в прорезях белого льна остались от Якуба. И от Эльки прежней скоро при всех бедах одни глаза останутся. Растущий под сердцем сын крал девичью красоту, муж – жуткой своей властью отбирал день за днем у Эльжбеты разум.
Как хотелось ей схватить в охапку дурочку дочь и всеми правдами и неправдами увязаться в Бялое на обряд наречения нового князя. Не тронула сердце княгини весть о кончине супруга. Да только один остался Якубек. Нет рядом ни матушки с батюшкой, ни друзей, ни даже глупой болтушки Ядвиги. Но не вынесет Элька дороги, едва с постели поднимается. И без Ядзи со всем Агате не справиться. А сердце по сыну болело так, словно нерадивая швея иголок в княгинином платье оставила, впились под ребра, ни спать, ни есть не дают.
– Что же мне теперь, к отцу? Сидеть сиднем… – Тадек не нашел слов, стиснул зубы, сжал руки в кулаки от бессильной ярости.
– Отчего сидеть? – с отчаянной смелостью проговорила Агата. – Не знаешь, верно, в дороге был. Сама только узнала. Отдал земле душу Казимеж Бяломястовский. Да, Тадек, вдовая я теперь, а потому у детей моих, кроме меня, никакой защиты не осталось. Не могу Эленьку оставить, сам понимаешь. И надежды у меня нет ни на кого. Ты Кубусю всегда был другом. Один он там против стервятников. Все соберутся поглазеть, примет ли его удел. Вот и ты поезжай. Скажи, что я молюсь за него Землице каждый день. А главное, с князьями переговори. Скоро у Черны будет наследник…
Агата приподняла брови, надеялась, что сам догадается дальнегатчинец, к чему она клонит. Но глядела в сторону. Чтоб даже если прочтет ее мысли окаянный зять – не дознался он, с кем теща уговаривалась. Тадеуш улыбнулся.
– Сходятся мыслями великие головы, – проговорил он. – Отец и Милош готовы дружины дать, если Якуб поведет. У него право есть – коли объявит, что нарушил Владислав свадебный обряд и жену взял под колдовством. Никто не осудит. Только уж очень осторожен стал Якуб, согласится ли.
– Тогда передай ему, что благословляю его Землицей и всеми ее детьми, если решится…
– …против Черны и ее князя пойти? Жила тонка. Иначе не прятались бы в лесу, – проговорил себе под нос Конрад, но рука невольно сама тянулась к затянутой в кожу книжке на боку.
– Боишься, так возьми с собой по башням дружинников, – бросил Игор, укладывая в суму склянки и мешочки сухих трав. Владислав никогда не полагался на одну силу и не пускался в путь без сумки травника.
– Что я, мальчишка, всякого лесного отребья бояться, к господину за помощью бегать – «батька, дай молодчиков», – проблеял Конрад тоненьким дрожащим голосом. Игор рассмеялся.
– Что дурного в том, что с тобой пара палочников соберется. И в дороге есть с кем словом переброситься от скуки, и лишние посохи против лесных людей пригодятся, случись что. Имя хозяина Черны тебя лучше палок защищает, это верно, да только… вдруг не признают в тебе разбойники правую руку Чернского князя?
Конрад собрал пальцы молитвенной щепотью, сердито зыркнул на Игора.
– Землица-заступница, охрани смиренного твоего внука в пути и в деянии, – забормотал он, отвернувшись от ухмыляющегося великана, семикратно поцеловал щепоть.
– Что случилось, Игор?