Ведьма

За поворотом дороги взору путников открылась деревенька. С виду – из зажиточных. Мальчик в рубахе не по росту и потертой душегреечке козьего меха гнал вдоль обочины несколько тучных коров. Те двигались медленно и лениво. Полное молока вымя покачивалось при каждом шаге, словно соборный колокол.

Путники поворотили к постоялому двору. Хозяин, отворивший калитку двум своим коровкам, не сразу заметил гостей, а как заметил – охнул, присев. Торопливо заковылял в сторону дома, махнув работнику: загони, мол, скотину. Всадники не успели еще спешиться, как навстречу им выскочила старая хозяйка – сухая сгорбленная старуха, не жена, матушка. Поклонилась поясным. Вцепилась сухими пальцами в сумку на седле Тадеуша.

– Милости просим, дорогие гости. Радость какова! Ведь уж думала я, сынок, преставился ты, Землице отошел. Молилась. А то ведь грех какой. Дурака нашего крепко выпороли. Уж теперь за жердину лишний раз не схватится…

Тадеуш молча подвел лошадь в поводу к коновязи. Старуха так и семенила за ним, не выпустив седельной сумки. Лешек окликнул брата, но Тадек не отвечал, только желваками двигал, сжав челюсти.

Работники стояли в стороне, опасаясь приблизиться к гостям. Лешек непонимающе вертел головой, не дождавшись местных, передал поводья одному из своих дружинников.

Денег с них не спросили. На стол тотчас подали горячие потрошки, от аромата которых язык прилипал к небу, а рот наполнялся слюной.

Лешек хвалил стряпню, ел за двоих, не отставая от дружинников. Чваниться в Гати было не принято. Едешь с кем в дальнюю дорогу – ешь за одним столом. Тадеуш попробовал для виду и уж больше не притронулся. Только касался изредка губами чарки с медом.

Брат пробовал шутить над ним, но младший сын Войцеха словно воды в рот набрал. Молча пил да следил взглядом за старой хозяйской матерью. Смотрел на ее тощие сухие руки.

Понемногу преувеличенная веселость Лешека передалась всем. Осторожно, униженно улыбаясь, вышел к гостям хозяин. Начал просить прощения у княжича, но мать ткнула его в бок, и хозин притих, сел со всеми. Кормили щедро. Постелили мягко, как подобает высокородным гостям. И разу хозяин не заикнулся об оплате, только поглядывал опасливо.

Наутро все поднялись рано. Оседланные лошади уже ждали у крыльца. Толстая хозяйская супружница поднесла гостям полные сумки, бормоча, что Землица послала, с ней переслала.

Тадеуш проверил упряжь, а после, кивнув брату, мол, забыл кое-что, двинулся обратно на двор. Хозяин, разводя ладонями, пошел к нему:

– Запамятовали что, батюш…

Он не договорил. Тадеуш легко выхватил из сумы книгу, белые змейки метнулись по переплету. Сверкнули молнийками. Хозяин повалился как подкошенный, испуганно хватая ртом воздух. Заверещала хозяйка. Старуха-мать выбежала из дому, причитая.

Тадеуш молча поднял толстую жердь и, размахнувшись, опустил поперек спины своего давнего обидчика.

– Что ж ты, батюшка? Как же ты? Поили-кормили… – заблажила старуха, протягивая к нему кривые тощие пальцы, но бросила взгляд на книжку, сплошь покрытую белыми искрами – только прикажи, разорвут.

– Вылечишь, – бросил он тихо подвывающей над сыном старухе.

Глава 77

Вскочил в седло. Не успел добраться до ворот. Его стащили с лошади, повалили наземь, крепко приложили раз-другой, чтоб не барахтался.

Владислав неторопливо спустился с крыльца, подошел к мужику, которого удерживал крепкой рукой закраец.

– Ты шустер бегать. Только не в тот край ты, шустрый, забрел. У нас здесь, в Черне, насильников и убивцев не жалуют. – Князь пристально посмотрел в глаза чужаку. Тот не выдержал взгляда.

– Так ведьма, – запричитал он. – Нешто ты меня за ведьму? Ведь сам, батюшка, обещал заплатить. А теперь что? Люди добрые!

– На стену, – коротко бросил Владислав. Осужденного поволокли прочь. – Второму заплати. Ведьму он привез. Пробовал дружку не позволить над девчонкой измываться, да только что с него, старик. Скажи, милует князь в последний раз. И уж больше ведьм не надобно.

Конрад с облегчением выдохнул и поспешил с доброй вестью ко второму чужаку, что трясся у крыльца в путах.

Владислав глянул над головами слуг в сторону площади. Приметил черную косматую макушку давешнего мужика, что должен был везти Конрада по башням. Смутно знакомое было что-то в лице мертвяка, да никак не мог Владислав припомнить. Бородач озирался, крутя головой. К нему подскочила Ядвига, пролепетала что-то, да только мужик, видно, не понял ее, замотал чубом: иди мол, девка, не до тебя. Влад вспомнил о жене: не учудила бы чего Элька, пока его нет. Если девки по базару всполошенные бегают – не иначе у барыни душа мается, вот и гоняет своих дворовых. Петелька на Эльке держала крепко, да колдовство, что набросил он на супругу для сохранения наследника, было куда как сильнее, все перекрывало. А то вертел бы он дурой бяломястовной, как куклой из кукурузного рыльца. Да ничего. Не так долго ей носить. Права теща – по возвращении стоит выбрать жене повитух и помощниц. Чем больше вокруг будет баб – тем меньше времени о глупостях думать. Что-то эта девка бородатому говорила? Не заговор ли под самым носом?