Припарковав машину перед коттеджем, где арендовала помещение маленькая адвокатская контора, Мартин осторожно постучал. Дверь открыл седовласый мужчина лет шестидесяти – и с большим энтузиазмом потряс его руку.
– Садитесь, – сказал он, указывая на стул перед своим аккуратно прибранным столом.
Мартин осторожно сел. Люди, окружавшие себя порядком, всегда внушали ему подозрения, а в этой конторе, похоже, каждая вещь знала свое место.
– Да-да, мне, конечно, очень интересно, о чем речь, – сказал Мартин.
Он почувствовал, как у него потеют ладони, – и подозревал, что по лицу и шее растекается краснота, которую он так ненавидел.
– Не волнуйтесь, ничего неприятного, – сказал адвокат, и Мартин поднял брови.
Теперь он испытывал еще большее любопытство. А вдруг Метте права насчет американского миллионера?
– Я исполняю последнюю волю Дагмар Хагелин, – сказал адвокат, и Мартин вздрогнул.
– Как? Дагмар умерла? Мы разговаривали с ней всего неделю назад…
В груди у него кольнуло. Он хорошо относился к пожилой даме. Дагмар ему очень нравилась.
– Она умерла пару дней назад, но требуется время, чтобы соблюсти все формальности, – сказал адвокат.
Мартин пробормотал что-то себе под нос. Он совсем не понимал, зачем его сюда пригласили.
– У Дагмар есть особое пожелание в отношении вас.
– Меня? – переспросил Мартин. – Мы ведь почти не были знакомы. Я общался с ней лишь дважды, в процессе полицейского расследования.
– Вот как? – удивленно проговорил адвокат. – Потом снова собрался: – Должно быть, за эти две встречи вы произвели на нее очень положительное впечатление. Дело в том, что Дагмар сделала дополнение к своему завещанию, желая, чтобы дом, в котором она жила, достался вам.
– Дом? Что вы имеете в виду?
Мартин замолчал в полном замешательстве. Не иначе как кто-то его разыгрывает. Однако адвокат, сидящий напротив него, выглядел чрезвычайно серьезным.
– Да, согласно своему завещанию, Дагмар желает, чтобы вы унаследовали ее дом. Она сделала приписку, что там надо кое-что починить, но вам там наверняка понравится.
Мартин все еще не мог поверить словам адвоката. Тут у него мелькнула мысль.
– Но ведь у нее есть дочь. Она не обидится? Разве ей не нужен дом?
Адвокат указал на бумаги, лежащие перед ним на столе.
– У меня есть документ, в котором дочь Дагмар отказывается от всяких притязаний на дом. Когда я беседовал с ней по телефону, она сказала, что слишком стара, чтобы заниматься старой развалюхой, а деньги ей не нужны. «У меня есть все, что мне нужно, – сказала она. – Если мама так решила – уверена, что так будет лучше всего».
– Но… – проговорил Мартин, с ужасом ощущая, как на глаза наворачиваются слезы.
Постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Дагмар подарила ему свой чудесный красный дом. Дом, о котором он все время думал. Днем и ночью размышлял над тем, может ли он позволить себе купить его для себя и Тувы. Мартин буквально видел все детали – качели, которые он повесит в саду, крошечный огород, где Тува сможет выращивать овощи, зимние вечера у камина и расчищенную дорожку в снегу от калитки до крыльца… Представлял себе тысячу разных картин. Однако, как бы он ни считал, экономически все это не сходилось.
– Но почему? – спросил Мартин, не в силах больше сдерживать слезы, потому что теперь нахлынули мысли о Пие – она всегда мечтала, чтобы Тува выросла в маленьком красном домике в деревне, с качелями в саду и маленьким огородом.
Он плакал не только потому, что Пия не увидит этого, – но и потому, что знал: она порадовалась бы всему новому в их жизни, хотя ее и нет больше с ними.
Адвокат протянул ему бумажный платок и негромко проговорил:
– Дагмар сказала, что вы с домом нужны друг другу. И, знаете ли, я думаю – она была права.
Билл и Гунилла взяли на себя заботы о нем, когда он вернулся из больницы. Несмотря на собственное горе. Халилу предоставили светлую и красивую гостевую комнату на первом этаже. Его небогатые пожитки из подвала уже были перевезены туда. И вещи Аднана. Билл обещал помочь ему написать письмо родителям погибшего. Халил хотел, чтобы они знали – их сын погиб как герой. И теперь в его новой стране нет человека, который не видел бы его портрет, не знал бы его имя. Он стал символом, мостом к шведам. Премьер-министр упомянул о нем в своей речи по телевидению. Сказал о том, что Аднан показал – человечность не знает границ и цвета кожи. Ибо он не рассуждал о национальности шведских подростков, их культуре и цвете кожи, когда кинулся спасать их. Премьер-министр сказал еще много хороших слов. Он говорил долго. Но именно об этом Халил хотел написать в письме к родителям Аднана.
Премьер-министр упомянул и Халила. Но в этом месте тот перестал слушать. Он не чувствовал себя героем. И не хотел им быть. Он просто хотел быть одним из них. По ночам ему являлись в страшных снах лица детей. Ужас в их глазах, смертельный страх и паника. Он думал, что никогда больше не увидит такого. Но страх в глазах детей здесь выглядел так же, как и дома. Никакой разницы.