Ведьма

Двор верил, город Луден не верил. Дьяволы, жалкие подражатели марсельских демонов, повторяли утром, чему их учили вечером по известному руководству отца Микаэлиса. Они не знали бы, что сказать, если бы старательно исполненная ночная репетиция дневного фарса не подготовляла и не научала их выступать перед народом.

В дело вмешался суровый чиновник, гражданский судья; он разыскал мошенников, угрожал им, донес на них. Таково же было и молчаливое мнение бордоского архиепископа, к которому апеллировал Грандье. Он послал регламент как руководство для монахов, чтобы положить конец их произволу, а его хирург осмотрел девушек и нашел, что они не одержимы, не безумны, не больны. Кем же они были? Без сомнения — мошенницами!

Так продолжается в этом столетии прекрасный поединок врача и дьявола: наука и свет вооружаются против мрака и лжи. Мы видели Агриппа и Вейер начали этот поединок. Некий доктор Дункан мужественно продолжал борьбу в Лудене и бесстрашно заявил, что все дело с начала до конца достойно смеха.

Дьявол, которого считали таким бунтовщиком, испугался, замолк, потерял голос. Однако страсти слишком разбушевались, чтобы дело могло остановиться. Волна сочувствия к Грандье поднялась так высоко, что осаждаемые превратились в нападающих. Родственник обвинителей, аптекарь, был обвинен богатой девушкой в том, что он назвал ее любовницей священника. Он был привлечен за клевету и присужден к публичному покаянию.

Игуменья была на краю гибели. Не трудно было бы доказать то, что потом видел один из свидетелей, а именно, что стигматы были просто нарисованы и каждый день подновлялись. Ее спас ее родственник, королевский советник Лобардемон. Его как раз назначили сравнять с землей луденские форты, и он добился того, что ему поручили и суд над Грандье. Кардиналу дали понять, что обвиняемый священник и друг луденской сапожницы, одной из многочисленных агентш Марии Медичи, стал секретарем своей прихожанки и под этим именем опубликовал подлый памфлет.

Ришелье, впрочем, хотел бы игнорировать всю эту историю, если бы мог. Капуцины, отец Жозеф спекулировали на этом. Если бы Ришелье не обнаружил достаточного рвения, он навлек бы на себя нарекания короля. Некий Килье, внимательный наблюдатель, предупредил Ришелье. Но тот боялся его выслушать и принял его так плохо, что тот счел благоразумным скрыться в Италию.

* * *

Лобардемон прибыл 6 декабря 1633 г., а с ним вторгся в город террор. Облеченный бесконтрольной властью, он был как бы заместителем короля. Все силы государства — огромная дубина была пущена в ход, чтобы убить муху.

Судьи были возмущены, гражданский судья предупредил Грандье, что завтра его арестует. Тот не обратил внимания на предупреждение и позволил себя арестовать. Он был немедленно же без суда и следствия брошен в анжерскую тюрьму. Потом его извлекли и поместили — где? — в доме одного из его врагов, который велел замуровать окна его комнаты. Гнусное испытание, которому подвергали тело колдунов, вонзая в него иголки, чтобы найти печать дьявола, было совершено руками самих же обвинителей, заранее вымещавших на нем свою злобу, предвосхищавших наслаждение казнью.

Его влекут по церквам на виду у монахинь, которым Лобардемон вернул речь. Перед ним настоящие вакханки, которых осужденный аптекарь поил напитками, бросавшими их в такую ярость, что однажды Грандье чуть не был ими растерзан. Не в силах сравниться в красноречии с марсельской одержимой, они заменяли его цинизмом. Что за отвратительное зрелище эти монахини, которые пользуются мнимыми дьяволами, чтобы на глазах публики дать волю своей бешеной чувственности. Но именно это заставляло публику приходить массами. Приходили слушать из женских уст слова, которые ни одна женщина не отважится произнести.

Так все ярче выступала смешная и отвратительная сторона дела. Те немногие латинские слова, которые им подсказывали, монахини произносили искаженно. Публика находила, что дьяволы, по всей вероятности, не кончили четвертого класса. Нисколько не смущаясь, капуцины заявили, что если дьяволы слабы в латыни, то они зато превосходно говорят чепуху.

* * *

Гнусный фарс казался на расстоянии шести — десяти лье — в Сен-Жермене, в Лувре — чудесным, пугающим и страшным. Двор удивлялся, трепетал. Ришелье (очевидно, чтобы понравиться) совершил низость. Он приказал заплатить заклинателям и монахиням.

Такая милость воодушевила шайку, свела ее с ума. За нелепыми словами последовали позорные поступки. Под предлогом, будто монахини устали, заклинатели водили их — и притом сами — гулять за городом. Одна из них забеременела. По крайней мере все говорило в пользу такого предположения. На пятом или шестом месяце все признаки беременности исчезли: находившийся в ней дьявол признался, что по злобе оклеветал монахиню мнимой беременностью. Историк сообщил нам этот эпизод из луденского дела.

Рассказывают, что отец Жозеф явился тайно, но, видя дело проигранным, бесшумно удалился. Явились также иезуиты, принялись за заклинания, ничего не добились, прислушались к общественному мнению и также исчезли.