Ведьма

Монахи-капуцины, однако, настолько запутались, что им оставалось только спастись террором. Они расставили коварные ловушки гражданскому судье и его жене, желая их погубить, задавить в зародыше возможную в будущем реакцию правосудия. Наконец, они поторопили комиссию устранить Грандье. Дело не клеилось. Даже монахини ускользали из их рук. После страшной оргии бешеной чувственности и бесстыдных криков с целью пролить человеческую кровь две или три монахини почувствовали к себе отвращение и ужас. Несмотря на страшную судьбу, ожидавшую их, если они заговорят, несмотря на уверенность, что они окончат жизнь в подземной тюрьме, они в церкви признались, что они осуждены, что они разыгрывали комедию, что Грандье не виновен.

* * *

Они погубили себя, но не остановили дела, как не остановил его и поданный королю протест города. Грандье был присужден к сожжению на костре (18 августа 1634 г.).

Ярость его врагов была так велика, что до костра они потребовали вторично, чтобы в его тело вонзили булавку с целью отыскать печать дьявола. Один из судей пожелал даже, чтобы у него вырвали ногти, однако хирург отказал.

Боялись эшафота, боялись последних слов страдальца. Так как в его бумагах нашли сочинение против безбрачия священников, то его сочли не только за колдуна, но и за вольнодумца. Вспоминали смелые речи, направленные мучениками свободной мысли против своих судей, вспоминали последнее слово Джордано Бруно, смелую угрозу Банини. Стали торговаться с Грандье. Ему сказали, что если он будет благоразумен, то его не сожгут, а удавят. Слабый священник, человек плоти, сделал плоти еще одну уступку и обещал не говорить. Он молчал как по дороге к плахе, так и на эшафоте. Когда его крепко привязали к столбу, когда все было готово, когда уже поднесли огонь, чтобы его окружить пламенем и дымом, один из монахов, его исповедник, зажег костер, не дожидаясь палача. Несчастный, которого обязали словом, мог только промолвить: «Так вы меня обманули».

Поднялся огненный вихрь, запылало горнило страданий.

Послышались лишь крики.

В своих мемуарах Ришелье говорит об этом деле мало и с явным стыдом. Он дает понять, что подчинялся полученным приказаниям, общественному мнению. Оплачивая заклинателей, давая волю капуцинам, позволяя им торжествовать во всей Франции, он, однако, сам ободрял, искушал мошенников. Гоффриди, возродившийся в лице Грандье, еще раз воскрес в еще более грязном лувьенском процессе.

Как раз в 1634 г. дьяволы, изгнанные из Пуатье, перебрались в Нормандию, копируя и вновь копируя глупости, совершенные в Сен-Боме, безо всякой изобретательности, безо всякого таланта, безо всякого воображения. Ярый провансальский Левиафан, подделанный в Лудене, теряет свое южное острословие и выходит из затруднения только тем, что заставляет монахинь бегло выражаться языком Содома.

В Лувье — увы! — он теряет даже свою смелость, становится тяжеловесным северянином, становится жалким и убогим.

VIII. Лувьенские одержимые. Мадлена Баван. 1633—1647

Если бы Ришелье не отказался от расследования, которое потребовал отец Жозеф против исповедников-иллюминатов, мы имели бы своеобразные сведения о внутренней жизни монастырей, о жизни монахинь. Их может заменить лувьенское дело, более поучительное, чем процессы в Эксе и в Лудене. Оно показывает, что духовные отцы, имевшие в иллюминизме новое средство совращения, тем не менее пользовались и старыми обманами: колдовством, дьявольскими видениями, призраками ангелов и т. д.

Из трех последовательно сменивших друг друга в продолжение 30 лет духовников монастыря в Лувье первый, Давид, является иллюминатом, сторонником Молиноса (еще до Молиноса), второй, Пикар, действует при помощи дьявола как колдун; третий — принимает облик ангела, вот главная книга, посвященная этому делу: «История Мадлены Баван, монахини монастыря в Лувье, с присоединением протокола ее допроса и т. д. 1652 г., in 4, Руан».

Время, когда появилась эта книга, объясняет нам ту удивительную откровенность, с которой она написана. В эпоху Фронды один смелый священник из ордена ораториев открыл в руанской темнице эту монахиню и осмелился написать под ее диктовку историю ее жизни.