Ведьма для охотника (СИ)

Подхожу ближе, смотрю, не могу наглядеться. Ничего не поменялось снаружи. У бабки добротная изба на краю деревни, без забора. Бегают гуси, на поле пасутся коровы.

И так тепло от этой картины, так легко, что ноги сами несут вперед, не останавливаясь на сомнения и размышления.

И сердце стучит ровно и правильно: домой вернулась, Апполинария. Домой.

Захожу, осматриваясь с любопытством вокруг. Обстановка в доме не изменилась, даже эта люлька, в которой я спала в детстве… Именно она мне снилась в поезде, продолжала висеть у русской печи.

Кроме Кати, в избушке живут две приживалки, какие-то старухи бездомные прибились и занимаются хозяйством. Висят пучки ароматной травы, кое-где даже мухоморы сушеные на нитках. Толстый черный кот лениво открывает один глаз, смотрит на меня с печи… и прячет нос в лапки. К похолоданию.

Висят вышитые полотенца, стоит добротная деревянная мебель.

Катя у нас поддерживает полностью антураж старины и знахарства.

Дорогие гости из столицы, сидящие за столом в ожидании чуда, вынуждены потерпеть.

Меня же Катя быстро принимает в толстые, мягкие, воздушные объятия. Пышна, мать. Мне ещё расти и расти до неё.

Не удивляется совершенно моему появлению, словно ждала.

Смотрит в глаза, потом молча ведет за собой в отдельную маленькую комнату, где в старинной шкатулке лежат бабушкины серьги. Те самые, из моего сна.

Вот и думай после этого, что это все — игра подсознания…

— Тебе завещала, — говорит Катя. — Так и сказала: « Апполинарии отдашь, когда беременная приедет».

— А ты знаешь, я и в самом деле имя решила сменить.

— Да и правильно. Бабку надо слушать.

— А где она похоронена?

— На погосте похоронили. Там три могилки осталось, одна — нашей бабки. Я ухаживаю. Кладбище будет если, здесь застраивать не станут, участки не раздадут. Знаешь, санпин? А то нагрянет цивилизация…

— Не знаю. Цивилизация - это круто, — фыркаю я.

— Ну конечно, конечно, круто. То-то ты сюда приехала, в глушь.

— Да я, вообще-то, к бабушке на могилку.

Я беру серьги.

Снимаю свои маленькие цветочки с бриллиантами и вставляю кольца.

Смотрюсь в червленое, старинное зеркало бабушки.У меня, оказывается, лицо исхудало, и эти серьги так подчёркивают овал, строже делают, графичнее… Удивительно просто… Словно с древней фрески какой…

— Ты в бабку пошла, — улыбается мне Катя, поправив волосы за уши. — Если родишь, похудеешь сильно, красавицей будешь, как бабка в молодости. Так что, смело рожай.

— Я тебе вроде не говорила, что беременна, — шепчу я, глядя на её довольное, румяное, круглое лицо в отражении зеркала. Мы сейчас с ней очень похожи. Две ведьмы, две наследницы… Судьбы разные, сила одна.

Катя понимающе подмигивает:

— А мне не надо говорить, многие вещи сама понимаешь. И не торопись там, поговори с бабушкой. Мне она помогла в том году, когда после смерти мужа хотелось.

— Тоже приходила во сне?

— Да.

— Мы ее, как положено ведьме, не похоронили, силу не забрали полностью… Вот она и ходит теперь, помогает. Кровь же родная. Как по-другому?

— А… А если снится что-то… Что потом сбывается, но чуть-чуть не так?

Вопрос стараюсь задать спокойно, без лишней дрожи в голосе.

Но Катя только кивает спокойно:

— Не всегда в точности. Не всегда правильно. Но всегда сбывается. Всегда.

Ох…

Так эти сны — моё подсознание или нет?

Есть , над чем глубоко задуматься…

Глава 41

У этой деревни есть новое кладбище, оно на той стороне асфальтовой дороги организовано по каким-то неведомым мне стандартам.

А старый погост заброшенный, и если там не останется могил, то хоронить запретят, и, как Катя боялась, может даже застроят. Дорога не близко, зато река рядом, а она между прочим, судоходная. Прибыльное место.

Я с удовольствием через лес гуляю до погоста.

По дороге распускаю волосы, голова тяжелая совсем от строгой прически, и такой нимфой лесной иду по проселочной дороге. Приятный горячий ветер сдувает всех насекомых, шумят на ветру кроны высоких лиственных деревьев, которых потеснили хвойные породы, и они как-то вместе кучкуются. Трава высокая, цветов в конце лета немного, но я себе на венок умудряюсь насобирать. Сплетаю лесную корону из разноцветья.

Выхожу в чистое поле, на погост.

И воочию убеждаюсь, что Катя заботится о могилке бабушки.

Бабушкина могилка стоит ухоженная, а две другие, безымянные, больше на холмики похожи. По обычаям деревенским, возвышается деревянный крест, оградка, столик и скамья, все как положено.

Рядом сидит пацан лет двенадцати в шортах и драной футболке, весь кудрями заросший, в больших резиновых перчатках на тощих руках. И ярко-голубым цветом красит деревянный крест.

Не особенно старательно, кстати.

Паренек видит меня, сначала разглядывает оценивающе, потом торопливо отворачивается. Похоже, фамильные черты налицо.

— Что-то ты моей бабушке плохо крест покрасил.

— Тебе также покрашу, — нагло огрызается парень.

Надо же, нахал какой! В лицо не смотрит, опасается ведьму, а дерзит.

— Бросай перчатки, я сама всё сделаю.

— Конечно! — кривится парень, — чтобы тётка Катя на меня наорала?

— Она тебе денег дала?

— Ну, да. Стал бы я за бесплатно кресты красить!