Миновав еще сотню метров, бегун уже зашагал – по кочкам, помеченным снегом, иначе разглядеть их не удалось бы. Только соревнующиеся в кривизне деревья, без единого листа и напропалую черные, встречались на околелом пути. Они протягивали к нему свои множества рук в тот момент, когда он отвлекался, и замирали, стоило ему только воспрянуть умом.
Чуть дальше темнота стала полной, момент перехода от света к мраку человек не ощутил. Он ослабил мышцы ног и старательно сощурился вперед, опасаясь подвоха.
Вскоре, подрагивая от звуковых колебаний, из темноты умиротворенно выплыл угол каменного здания с большим окном, на треть охваченным морозным рисунком. Дрожь идентифицировалась в качестве музыки. Человек медленно подошел к раме, что заканчивалась подле его подбородка, но прежде, чем встать на цыпочки и заглянуть за ледяные узоры, он обернулся. Дальше трех метров видимость ломано иссякала, на идеально ровной горизонтали снега человек без труда различил свои следы, опять повернулся к окну, затем назад – следы исчезли.
«…и сейчас он там, крепко спит. Настя как раз должна начать его будить. В этом есть символизм…» – услышал человек, вернув свой взгляд окну и проникая за тонкую призму стекла.
В кухонной комнате, одетые в платья, с шальными взглядами и тяжелыми копнами волос, улыбаясь разной степенью лукавства, похожие лицами на детенышей травоядных, но при этом очевидные хищницы, в бессистемном порядке располагались шесть девушек. Все отчетливо знакомые и, более того, потягивающие агрессивное виски, передающие по кругу крохотный пузырек. При этом они выглядели недобрыми, и концентрированным злом разило от их извилистых улыбок и бледных лиц.
«…и не забудьте, что наш агнец – мужчина, и в нашей власти помучить его нашей наготой…» – откуда-то донеслось до него.
Демонизмом пахнуло из-за сросшихся оконных створок. Морозный рисунок, разбуженный дыханием человека, принялся заметно глазу шириться, захватывая все новые прозрачные территории, места взгляду и любопытству голого человека оставалось все меньше. Сопротивляясь очевидному, он ухватился за стену, в которую врезалось окно, и попытался подтянуться, нечувствительными фалангами цепляясь за почти гладкий кирпич.
«…и ты дрожишь, как приговоренный к смерти, чей приговор через мгновение исполнят. Можешь даже обмочиться или поседеть…»
Человек вдруг осознал, что усилий больше не требуется. Он престранно лежал теперь в несомненной горизонтали, обветренное лицо упиралось во вредное стекло, а с обратной стороны на него синхронно полыхали шесть пар глаз, незаметно оказавшихся дружно у подоконника.
Законы природы точно исчезли, кухня и фигуры в ней выглядели перевернутыми. Глаза девушек странно и фиолетово светились, таким же светом полыхали смазанные виски, и лица, несмотря на очевидную знакомость, показались посторонне чужими. Человек отшатнулся, вскакивая на ноги и пятясь. Вслед ему с треском распахнулись створки мистического окна. И вот уже оконная рама престранно улеглась на снег вместе с куском стены. Смутные фигуры с горящими взглядами и пронзительным хоровым визгом с дикой скоростью выстрелили из глубины перевернутой, но аккуратной кухни и припустили за сверкнувшими лопатками нагой спины.
Арсений помчался что нашлось сил, холод было сковал его, но тут же отступил перед кипящим желанием человека унести ноги. Он мчался сквозь тьму, слыша шорохи за спиной, совсем близко, слыша истерический многоголосый хохот, кусающий за икры и ягодицы. В памяти колыхнулось воспоминание о скором переходе к большему свету. Ничего подобного не произошло, в вязкой мгле он начал спотыкаться о кочки, по которым недавно уверенно двигался в проклятую сторону. Тем не менее скорость его развилась, хаотический бег протащил голое тело вдоль сутулых безымянных памятников.
Наконец он почти врезался в зловещее дерево, показавшееся исполинской женской фигурой с распахнутыми объятиями. Арсений понял, как душа уходит в пятки. Еще несколько таких силуэтов по инерции шатнули его влево, вправо и опять влево. Потом босая нога звонко споткнулась о свинцовый цветок, и улепетывающее туловище замерло в воздухе.
Ведьмы с раздирающим гиканьем промчались мимо, в то время как аккуратный трафарет ювелирно разрытой могилы поглотил белое живое пятно непролазной чернью. Сквозь эту чернь человека швырнуло вниз, точно весу в нем помещалось неизмеримо больше, чем было.
Вздрогнув волною от макушки до пят, почти со звуком распахнув глаза, Арсений пришел в себя, привязанный к солярию в квартире в Камергерском переулке. Он попытался сесть на своем ложе, но тонкая леска надежно заставила его остаться на месте. Взгляд смутно и в то же время детально сфокусировался на приметном лице Анестезии, что робко улыбнулась ему, убирая из поля зрения стеклянную трубку с припыленным краем.