Ведьма и парашютист

Ага, вот и Зильке Кранцлер, которую однажды упоминала Инге. Неужто ради нее Инге хранит этот лист у себя в ящике бюро? Действительно, страшный мордоворот. Да и остальные ей подстать, особенно девушки. Наверно, хорошенькие девушки находят лучшее применение для излишков своей энергии. Впрочем, одно мужское лицо выделялось среди остальных - ясностью взгляда, добротностью черт, гордой посадкой головы. Даже тщательно ухоженная полоска усов не делала это лицо фатоватым. "Гюнтер фон Корф" - прочел Ури под портретом. Ишь ты, "фон", значит, еще и благородных кровей - интересно, зачем этому вагнеровскому Зигфриду понадобились кровавые игры с заложниками и похищением самолетов? Ури был крупный специалист по Рихарду Вагнеру - в пику матери, которая запрещала в ее присутствии упоминать его имя.

В кухне послышалось шарканье шагов и хлопнула дверь холодильника - это Клаус пришел за своим бутербродом. Черт побери, уже пол-третьего, пора приниматься за работу, - по приемам пищи Клауса можно было проверять часы. Ури положил желтый лист с портретами террористов обратно в ящик и небрежно сунул поверх него пачку бумаги, из которой он взял несколько листков. Закрывая ящик он подумал, что Инге, конечно, сразу заметит следы его неловкого копания в ее бумагах - ему никогда не удавалось вернуть вещи, к которым он прикасался, в то священнодейственное состояние немецкого порядка, в каком она их неизменно оставляла. За окном на уровне его колен появилось сосредоточенное лицо Инге: она аккуратно снимала горшки герани с крюков, вбитых в основание рамы, и относила их куда-то влево, где стоял невидимый из комнаты стол. При каком-то повороте головы она заметила Ури, наблюдающего за ней сквозь стекло, и не прерывая работы, улыбнулась ему рассеянно, словно с экрана телевизора.

Очистив от герани окно своей спальни Инге исчезла из поля зрения Ури - наверно, отправилась дальше вдоль стен снимать остальные горшки, которых у нее было не счесть - а он, не выходя из спальни, присел к ее бюро.

"Я уже не помню, мамка, на чем я остановился на предыдущей странице, - размашисто написал он, - но это неважно, я начну сначала. Это будет опять про замок, потому что замок сегодня - мое главное увлечение, если не считать его хозяйки, конечно, - я добавляю это специально, чтобы ты не строила себе иллюзий, что есть надежда меня с нею разлучить. Сейчас, пока я пишу тебе, я все время любуюсь из окна той сосредоточенной грацией, с которой она снимает с крюков висячие горшки герани, упаковывает их, каждый отдельно, в нейлоновые мешки с проколотыми по центру дырочками для дыхания и увозит на тележке в специально для них приспособленный погреб, где они будут зимовать. Сегодня утром перед завтраком я попробовал невинно поддразнить ее, обозвав бедную герань символом буржуазного благополучия, а она почему-то вдруг ужасно на меня рассердилась и с вызовом объявила, что она достаточно насмотрелась на идиотизм врагов буржуазного благополучия, чтобы прислушиваться к таким бредням. Произнося эту маленькую речь она выглядела еше более привлекательной, чем обычно, - тем более, что она теперь к завтраку переодевается в какой-то невообразимо завлекающий кружевной пеньюар, купленный ею втридорога, по-моему, специально, чтобы соблазнять меня, - так что я грешным делом не удержался и нам пришлось отложить завтрак на полчаса. В результате этого опоздания Инге простила мне мой радикализм, а Вильма уволокла меня из кухни не дав допить кофе."

Ури перечитал написанное, восхитился стройностью изложения и подумал, жалея мать: "Все-таки садист во мне неистребим," - но вычеркивать свой маленький шедевр не стал, а понесся дальше на волне вдохновения.

"Сегодня мы с Вильмой обследовали первый подвальный уровень, в котором имеет смысл приступать к реставрационным работам сразу, как только появятся деньги. Мы прошли через круглый зал, я тебе о нем уже писал раньше, но только теперь я постиг замысел строителя - Вильма приволокла книги с картинками, описывающие подобные хоромы во всей их красе. это нужно видеть, рассказать об этом не хватит слов. По плану у этого зала должен быть двойник на нижнем уровне, который можно было бы назвать подвальным, если бы замок не был построен на крутом склоне. Когда-то давно в нижний зал вела пристойная лестница, но от нее, к сожалению, немного осталось, и вход а зал намертво заложили каменными плитами, так что мы было отчаялись туда попасть. Однако кто-то до нас, видно, уже пробовал туда пробраться, так как сохранившаяся часть лестницы покрыта наспех сколоченным досчатым настилом совсем недавнего происхождения, - я еще не успел выяснить у Инге, кто и для чего его там настелил.