Ведьма и парашютист

Было уже довольно поздно, когда я все закончил и собрался уходить. Снаружи моросил совсем мелкий дождик и я представил себе, как здорово будет вернуться домой, нагреть и доесть свой суп и сесть смотреть телевизор, пусть там даже нет таких замечательных фильмов, как тот, что смотрели Отто и фрау Штрайх. Но как только я подошел к воротам, я опять вспомнил про эти проклятые ключи, которые я оставил дома вместе с курткой. Выходило, что я опять не могу открыть эти проклятые ворота и должен назад тоже ползти по подземному ходу. Наверно я мог бы постучать к фрау Штрайх и попросить, чтобы она открыла мне эти проклятые ворота, - ведь я пришел в замок по делу и фрау Инге даже обещала мне за это заплатить, - но во всех окнах Отто было темно и тихо. Значит, они уже легли спать, а я бы скорей прополз сто тысяч километров, чем пошел бы будить фрау Штрайх. Так что мне оставалось только пройти через кухню в нижний коридор и по подземному ходу выбраться из замка к своему велосипеду. Но все таки не такой уж я идиот: я вспомнил, как там темно, и сообразил взять в кухне фонарик, чтобы освещать себе дорогу.

Я очень устал, и хоть с фонариком ползти было легче, я с трудом добрался до выхода из подземного хода. Когда я, наконец, высунул голову из каменной дыры, выходящий в карьер, и посветил фонариком вокруг, я увидел прямо перед своим носом огромную ногу в кожаном сапоге со стальными кнопками.

- А-а, это ты, крошка Клаус! - сказал из темноты голос Дитера-фашиста. - А я стою и гадаю, что это там среди скал светится? Пойду, думаю, проверю: может, там и вправду ведьмы водятся?

В конце концов вместо трех часов они ехали до Байерхофа не меньше пяти.

Во-первых, дождь хлестал по асфальту с почти человеческим остервенением и практически лишил Ури удовольствия воспользоваться замечательной немецкой привилегией неограниченной скорости. Во-вторых, на шоссе то и дело наползали клочья какого-то неплотного пузырчатого тумана, которые рассеивали свет фар и мешали читать надписи на придорожных щитах. В результате они проскочили поворот на Байерхоф и заметили это только через двадцать минут гонки по скоростному шоссе, а потом еще двадцать минут никак не могли развернуться. А потом пришлось остановиться поужинать в маленьком придорожном кафе, потому что и Ури, и Инге страшно проголодались.

Поэтому, когда перед ними, наконец, приветственно взлетел вверх черно-белый полосатый шлагбаум, над которым трепыхалось в потоках дождя красочное полотнище с выкриком: "Добро пожаловать в Байерхоф!", запотевшие часы на сторожевой башне показывали уже половину двенадцатого.

- Чудно, теперь будем искать отель! - с притворной бодростью объявила Инге, вытаскивая из бардачка многоцветную карту Байерхофа.

- У тебя есть карта? - поразился Ури, искусно лавируя среди бесконечных рядов автомобилей, сделавших узкие старинные улицы города почти непроезжими.

- Я очень предусмотрительная, - похвасталась Инге, разглядывая карту.

- Если ты такая предусмотрительная, почему ты не заказала отель заранее по телефону?

- Из суеверия. Я боялась, что если я закажу отель заранее, наша поездка сорвется.

Невинное суеверие Инге обернулось серьезной проблемой: после полуторачасовых блужданий под проливным дождем они убедились, что ни в одном отеле Байерхофа нет свободной комнаты. Это было необъяснимо, - все отели выглядели совершенно пустыми, ни в холлах, ни в барах, ни в кафетериях они не увидели ни одной живой души.

- Впрочем, может, все уже спят, - предположила Инге, когда они выбрались на площадь перед ратушей, до отказа забитую мокрыми машинами. Там был последний из отмеченных на карте отелей, в котором им еще не успели отказать. Пока Инге вела переговоры с усталым ночным портье, Ури с трудом припарковал фургон, остановился на пороге отеля и огляделся вокруг.

Перед ним расстилалась просторная, мощенная каменными плитами площадь. В центре площади уходил далеко в затянутое тучами небо неправдоподобно стрельчатый готический собор, неуловимо похожий на межконтинентальную ракету. Отель был тоже узкий и тоже устремлялся в небо, но у него для этого были простые земные причины - его с двух сторон теснили такие же узкие соседние дома, тогда как собор одиноко стоял посреди обширного простора площади и ничто, кроме внутреннего стремления, не побуждало его тянуться вверх.