Ведьма из яблоневого сада

Вопрос в другом – какая может быть связь между Манфредом и жутковатой старухой Селин Дюбоннез? Может, они родственники?

– Слушай, Марина, а ты случайно не знаешь, у бабки, как ее там, у колдуньи, есть родня в Муляне? Или она сама по себе?

– Знать не знаю, представления не имею, – отмахнулась Марина. – Далась она тебе! Позвони Жанин и спроси. Они с Жоффреем тут родились, всех сто лет знают.

Алёна вздохнула. Позвонить-то можно, конечно. И очень может быть, Жанин ответит на все ее вопросы – она ведь очень любезна. Но где гарантия, что любезная Жанин не позвонит затем мадам Дюбоннез, которую знает с самого рождения, и не расскажет, что ею очень интересуется некая русская. Вдруг мадам Дюбоннез сочтет, что Алёна таким образом нарушает правила игры?

Нарушает, да. И собирается продолжать их нарушать. Еще не хватало тащиться с дневником на заклание, ничего не понимая и рискуя так и умереть, ничего не поняв!

Понять, понять хоть что-то в происходящем – вот что было главное, вот чего хотела Алёна. Едва уложив Танечку, она прошла в ванную, опять устроилась на пуфике, положила с одной стороны от себя дневник Николь, с другой «Французско-русский словарь» и принялась строчить пером по бумаге. Снизу доносились какие-то разговоры… Сначала Алёна напряглась было, а потом поняла, что Марине, видимо, совершенно осточертели ее адвокатские дела и она решила устроить себе полноценный, полноправный выходной. Сначала с девочками сходила погуляла, теперь вот телевизор смотрит, отложив подальше свои толстенные справочники…

Подумав про телевизор, Алёна вспомнила совершенно невероятный сюжет, виденный ею сегодня в выпуске Евроньюс. Фантастика, ей-богу, ну просто фантастика! Ей снова вспомнилось все, что происходило в день ее отъезда из Москвы… Брутальный, корноухий… Все с ног на голову! А она-то названивала в фирму, требовала какой-то справедливости! Еще и из Парижа угрожала позвонить! Да, в забавное змеиное гнездо она чуть было не сунулась!

Хорошее словосочетание – «забавное змеиное гнездо». Такое ли уж оно забавное на самом деле?..

Ей хотелось поразмышлять на эту тему, но сейчас было некогда. Нужно закончить переписывать и переводить дневник Николь, чтобы найти ответы на свои вопросы.

И все же большинство последних так и осталось без ответов. И от невозможности понять, за что и почему ее терзали вчера на вспаханном, засеянном камнями поле, Алёне стало так грустно, так тяжело, что она долго– долго не могла уснуть. А еще ей по-прежнему ничего не было известно о том, почему убили Патрика Жерара.

А может быть, он все же умер? Может быть, Селин Дюбоннез не брала на душу греха? Может быть, она и представления не имела о Патрике Жераре?

Алёна не знала, не знала. Никто не знал, кроме самой Селин, кроме Патрика и, конечно, кроме господа бога, которому ведомы вообще все людские поступки. Но ни одному из них троих нельзя было задать вопрос – и получить ответ. То есть спрашивать-то можно сколько угодно, да что проку…

Она уже начала засыпать, да вдруг вспомнила, что? ее может ожидать завтра. Тогда Алёна не поленилась – встала, снова пошла в ванную и написала одно письмо, которое можно счесть прощальной инструкцией для Марины. Грустно и страшновато было писать такое письмо, как-то не приходилось Алёне в жизни писать предсмертных записок, а оттого она потом снова не могла уснуть долго, долго, долго, ворочалась в постели и вздыхала. Уже и Марина прокралась снизу, почти не скрипнув ни единой ступенькой старой лестницы, уже пропели вторые петухи, а Алёна все думала, думала, все никак не могла уснуть. Потом забылась… и немедленно явился Игорь со своими объятиями и поцелуями, но и те и другие были такими вялыми, словно в его объятиях находилась не Алёна, живая и навечно, пожизненно, смертельно в него влюбленная, а какой-то полуостывший труп. Конечно, кому ж охота с трупом целоваться?!

Вот с такой невеселой мыслью Алёна проснулась, посмотрела на светящийся циферблат часов, обнаружила, что уже половина седьмого, выключила будильник прежде, чем он зазвенел, положила на подушку листок – тот самый, над которым корпела перед сном, – и вышла в ванную, чтобы принять душ. Она даже голову с невероятной торопливостью вымыла, почему-то вспомнив, что русские воины мылись перед боем всенепременно, а также надевали чистое белье… чтоб, значит, на небеса чистыми попасть… Алёна не была русским воином, однако шанс попасть нынче же на небеса у нее имелся очень большой и невыносимо серьезный! Потом она выпила кофе, от которого у нее почему-то началась изжога, так что пришлось пожевать кусочек багета, упаковала дневник Николь Жерарди, как было условлено, в герметическую банку и вышла из дому, прижимая ее к себе. Вышла со сжавшейся душой и не в самом лучшем настроении, которое еще ухудшилось, когда она поскользнулась на куске подсолнуха.

Черт, подсолнух… Что за глупости, а? Кто тут стоял ночью и смотрел на окна, за которыми маялась бессонницей Алёна?