Ведьма из яблоневого сада

Ну да, вот такие это были часы. Старые-престарые, может быть, водруженные на колокольню в том же самом XIV веке, когда был построен храм в Муляне. Когда они били девять, то, значит, сейчас семь. Потом, в положенное время, они отбивали восемь, потом – нормальные девять, ну и так далее. Алёна обожала мулянские часы. С их боем у нее были связаны некие странные воспоминания [9], которые она предпочитала держать в тайниках своей души, запрещая им воскресать. Вообще, в тех самых тайниках скопилось столько запретных воспоминаний, что им было тесно, они иногда высовывались наружу и начинали колоться – в точности как «умные мозги» Страшилы Мудрого!

И все же Алёна каждое утро упорно ждала боя часов. Для нее это был ритуал. Бургундский ритуал. О, какое название для романа! Бой часов, и стук каштанов о землю, и блеклый свет, пробивающийся сквозь тяжелые решетчатые ставни ее спальни… Крепежи для ставен были сделаны в виде маленьких монашеских голов в низко надвинутых клобуках. Со временем монахи порядком заржавели и поднимались в своих пазах с трудом, так что Алёне приходилось прилагать немало усилий, чтобы закрепить открытые ставни. Она высовывалась из окна сильно-сильно, испытывая небольшой страх. Она вообще боялась высоты, пусть даже высоты второго этажа. Но все равно постоянно высовывалась и встревоженно поглядывала вниз, на старое крыльцо. В прошлом году она лично замостила его каменными плитами и жутко гордилась собой, и задирала нос, и размышляла, что воздвигла себе теперь аж два памятника: один – нерукотворный – в виде многочисленных, нет, ну в самом деле многочисленных своих детективчиков, а другой – в виде замечательно стилизованного под XIV век крылечка в столь любимом ею мулянском доме. Чтобы не думать о том, как она будет выглядеть на каменных плитах, если потеряет равновесие и свалится из окна, Алена косилась на старинный и тоже каменный водосток, невероятно красиво пересеченный длинной плетью плюща, и, залюбовавшись, переставала бояться, успокаивалась. Плющ здесь был кругом: низкая ограда была обвита им, и стены дома со стороны двора, и старинный колодец, давно заглохший, и чахлые сливы в глубине запущенного сада… И по обочинам тех дорог, по которым любила бегать Алёна, плющ, случалось, так густо заплетал деревья и кустарник, что прорваться через эту живую изгородь было невозможно, особенно если кустарником оказывалась дикая ежевика или шиповник. И как же он цвел, тот плющ! Роскошными гроздьями мелких блекло-белых цветов, чей аромат схож с ароматом липы.

Ну так вот. Дождавшись с колокольни девятого удара, означавшего семь часов утра, Алёна крадучись спускалась по невыносимо скрипучим ступенькам рассохшейся лестницы, каждый раз мысленно бранясь, обмирая и недоумевая, почему в каменном доме XIV века нельзя было выстроить каменную же и нескрипучую лестницу. Внизу, на кухне, она варила кофе, потом вылезала на знаменитое крыльцо через окно (двери были закрыты на скрипучие, дребезжащие замки, и Алёне не хотелось ни время на них терять, ни шум поднимать), перепрыгивала через каменную оградку террасы на асфальт и так же крадучись шла по Муляну, стараясь не спугнуть собак, которые все равно, почуяв ее, начинали громогласно выражать свои чувства. Иногда она медлила около крыльца, не зная, какую из дорог, ведущих из Муляна, выбрать: на Аржантей, на Френ, на Сен-Жорж, на Нуайер, на Тоннер или на Самбур. Везде были свои чудеса, свои красоты… Она любила там все, она знала там каждый метр: обочины, поросшие репейником; косогоры, затянутые зарослями дубняка; яблоневые сады и виноградники на склонах, шелест сухой листвы в узких тоннелях между обрывами, когда чудится, будто вслед тебе несется незримый велосипедист; рощи грецкого ореха; просторные, недавно сжатые поля; распятия при дорогах; таинственные фермы вдали; дорожные указатели, окруженные клумбами; силуэты деревенских колоколен, возникающие вдруг в просветах между деревьями; свист скоростных поездов неподалеку; просеки в прохладных лесах, где запросто можно увидеть косулю, которая вдруг замрет в прыжке, глядя на тебя, – и немедленно исчезнет, как призрак… Все прекрасно, призрачно, недолговечно. И все чужое – другая реальность, другая страна, другой мир, другая Вселенная… И почему все так дорого, так близко ее душе здесь, в этой чужой стране? Загадка!

Ладно, без драм, как говорил один персонаж любимейшего романа, без драм!