Ведьма на выданье

Глава 20. Из семьи Каторжинских в семью Скорбута

«Пан незнакомец или пани незнакомка, если ты это читаешь, значит, меня уже нет в живых.

Моя жизнь — совсем не то, чем можно хвастаться или гордиться. Поэтому заранее прости, что вынужден узнать всё это, прости и пойми. Я должна покаяться перед смертью, потому что не имею другой возможности рассказать правду.

Мой разум с каждой секундой растворяется в тумане, затягиваясь дымкой безумия, мои слова лживы и неверны, мои действия приносят только вред.

Меня зовут Альжбета, вся моя жизнь прошла в лесу возле деревеньки Пргошин. Я никогда не стремилась к роскошной жизни, не знала своих родителей и не хотела ничего, кроме своей тихой хижины, целебных ягод и преданных зверей.

Всему, что я знала, меня научила бабка Яджина. Она же и воспитывала меня в младенчестве, сообщив, что однажды нашла на пороге своего дома.

К нам приходили лечиться. Сначала из Пргошина, а потом потянулись и из городов, рядом раскинулся княжий Краковар. И уже тогда я поняла, что происходят странные вещи. Разум начинал мутиться, вместо целебных отваров я могла сварить отраву. Бабка Яджина всё видела, но только качала головой.

Однажды приехал красивый пан из Львовиша. Настолько красивый, что захватило дух. Я позабыла всё на свете. Он был очень сильным ведьмаком, и… я пропала. Бегала к нему, пропадала ночами, отдала всё, что только могла.

А потом он уехал, хоть и обещал вернуться. Поначалу потосковала, порыдала, да скрепя сердце снова вернулась к ведовским делам.

Только вот по ночам стало тошно спать, после еды всё дурнота подбиралась к горлу, а настроение прыгало, словно бешеный зверь.

Бабка Яджина уже была при смерти.

— Ты беременна, внучка, — сказала она. — Теперь я ухожу, а вас будет двое. Будь осторожнее. Разум твой болен. Если вдруг что приключится, кто останется с маленьким твоим человечком? Подумай, внучка. И прости за все, если когда обидела…

Бабка Яджина умерла. Я похоронила её по-нашему, под древним дубом, оставив на могиле красную калину.

Долго плакала. Становилось всё хуже. Понимала: права бабка Яджина. Ох права. Неладное со мной.

В положенный срок родилась девочка. Здоровенькая и смешливая.

А через месяц приехал он, мой красивый пан. Серьёзный до ужаса, дочери обрадовался, назвал Алиной. Хотел забрать в город, да только я совсем уже не в себе была. Как узнала, так чуть лютой волчицей не кинулась — показалось, что хочет отобрать дитя у меня навсегда.

Он какое-то время тут побыл, а потом снова уехал. Да не один, а с моей девочкой.

Не знаю, через какое время наступило просветление. Осознала, что я в крови и в грязи. Стала безумицей, которая не в состоянии о себе позаботиться. И с горечью поняла, что он не мог поступить иначе. Меня так просто в родном лесу не возьмешь, потому увез одну дочку.

Стоило только встать, как снова рухнула на пол, осознав, что натворила в приступе безумия. Прокляла! Прокляла отца своего ребенка, превратив в волколака до того момента, как наша дочь не станет взрослой и сильной. И не назовет его по имени.

Завыв, впилась ногтями в своё лицо, снова раздирая в кровь. И рыдала так, что к хижине больше никто не рисковал приближаться.

Сейчас редкий момент просветления. Поэтому я дописываю эти слова и прошу того, кто отыщет мою девочку и моего любимого… слезно прошу: скажи, что я их люблю. И буду любить после смерти. Прощения не прошу — нельзя меня простить никог…»

На этом письмо обрывалось. В горле встал ком.

Я не знал Альжбету, но картина в голове сложилась быстро. Медленно поднял взгляд и встретился с желтыми глазами волколака.

— Анджей?

Имя хрусталём упало на пол и разлетелось на осколки. В хижине поднялся безумный ураган: меня швырнуло в стену, Змеевского — к окну.

В голове загудело от удара. Однако после того, как ветер стих, удалось разглядеть медленно поднявшегося с пола мужчину. Обнажённого и исцарапанного, но вполне целого.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Дядюшка Анджей, а вы ничего так сохранились после беготни в волчьей шкуре, — наконец смог произнести я.

— Ты тоже ничего после подселения смоли, — заметил он хрипло и ломано, словно каждое слово давалось с трудом, но всё же весьма бодро.

Узнаю Каторжинского, однако.

Анджей быстро подошёл к столу, скользнул по нему беглым взглядом. Задержался на письме, в янтарных глазах мелькнула боль. И я осознал: он тоже любил Альжбету.

— Прокляла, значит… Вот кто, — тихо сказал он. — А я на всех уж подумал, на всех, кроме тебя, милая…

— Почему проклятье спало? — очнулся Змеевский, видимо, переварив увиденное. — Ведь это не Алина вас назвала.

Анджей посмотрел на нас, потом покачал головой.

— Альжбета была безумна. Её проклятье тоже сработало не сразу, превратив меня в волколака спустя тринадцать лет. При этом я совершенно не помнил, кто я и что когда-то был человеком. Спустя долгое время память стала возвращаться.

— И снятие проклятия тоже пошло не так, — мрачно добавил я.

— Да. Когда я сразу увидел Алину, то инстинкт убивать взял верх, но потом удалось опомниться. И она тоже что-то почувствовала, раз взяла меня с собой без видимых на то причин.