Ведьма полесская

– Ну так и я о том же! – засмеялся Прохор, а у самого на душе до того тоскливо стало, что хоть плачь. – Будет возможность, я вас обязательно навещу, – изменившимся от комка в горле голосом Прохор пытался успокоить родителей.

Гришак взял сына за плечи и грустно сказал:

– Поговаривают, царь волю крепостным обещает дать. Но это пока лишь слухи. Будем Богу молиться и за волю, и за тебя, сын. Ты уж не забывай там нас. Я вот думаю, что, если оправдаются слухи и будет воля, будем и мы снова вместе. Ну а теперь пора идти в имение.

Гришак и Агафья провели сына до панского двора, где уже была готова к выезду повозка. Пан Войховский, не поленившись встать в такую рань, давал последние наставления своему приказчику, при этом было видно, что он просто дожидается Прохора. У Прохора даже создалось впечатление, что и дел-то никаких у Войховского в Каленковичах нет. Наверное, надо было просто доставить проданного крепостного до условленного места и передать в другие руки. Ну что ж, затея не хитра.

– Доброе утро, – понуро поздоровался Прохор.

– Здорово, – кивнул приказчик.

– Доброе, – ответил пан Войховский и, грустно глядя в глаза бывшему своему крепостному, спросил: – Как настроение?

– Да какое уж тут настроение…

– Прохор, я искренне хочу, чтобы это утро для тебя на самом деле оказалось добрым. Мы столько верст отмерили, бродя вместе и по лесам, и по лугам, и по болотам… Знаю, что для тебя лес и охота – это жизнь. Но ты не волнуйся, у Семёна Игнатьевича эта твоя «жизнь» продолжится. Поверь, мне будет не хватать тебя, но сам понимаешь… у панов свои законы… свои обстоятельства, и надо им подчиняться. Ну, в общем, удачи тебе и с богом! И передавай от меня поклон пану Хилькевичу и вот это письмецо.

– Передам, – тихо промолвил Прохор и осторожно взял протянутый ему конверт.

Тронутый словами пана Войховского, хлопец окончательно поник. Ему так не хотелось покидать родную хату, родной край, к которым прирос душой и сердцем. Но, как сказал Егор Спиридонович, у каждого своя жизнь и надо подчиняться её законам.

Забросив свой негромоздкий багаж в бричку и на прощание поцеловав отца с матерью, Прохор сказал:

– Сильно не горюйте! Бог даст, свидимся! Прощевайте!

– С богом, сынок, – рыдая, мать вдогонку перекрестила повозку, увозящую её сына.

«Не горюйте! – в сердцах передразнил Прохор свои слова, а у самого слёзы так и наворачивались. – Как же тут не загорюешь, когда такое происходит?!» Хотя он и давал себе слово, что не станет оглядываться, но не сдержался, оглянулся. И так сиротливо издали выглядели его родители, что сердце сына зашлось от жалости и к ним и к себе.

А родительским сердцам было и того горше.

– Вот и нема уже с нами Прохорки, – тяжело вздохнул Гришак.

Постояв ещё немного, пока бричка не скрылась из виду, поникшие батька и мать медленно поплелись к своей избе. Издали глядя им вслед, Егор Спиридонович наполнялся гадким чувством вины перед своими крепостными. Такого с ним раньше никогда не было…

Выехав из имения пана Войховского ранним утром, Прохор с приказчиком к вечеру одолели большую часть пути. Заночевав в какой-то придорожной корчме, на следующий день они добрались до Каленкович лишь после полудня, основательно опоздав к намеченному сроку. Обещанной пролётки из Черемшиц на условленном месте возле церкви не оказалось.

– Прохор, у меня тут дело срочное… – сразу начал юлить приказчик, – сегодня надобно исполнить, а день уж на исходе. Ты подожди тут маленько… может, возничий ненадолго отъехал куда по надобности… А если никого и не будет, то спросишь дорогу на Черемшицы… да и забежишь своим ходом. Это, наверное, недалеко… Может, вёрст пять будет. Ну, бывай! Да письмецо от Егора Спиридоновича не потеряй! – уже на ходу выкрикнул приказчик и, круто вывернув повозку, помчался по своим делам.

Опешивший Прохор лишь только успел открыть рот, а говорить что-то было уже некому: повозка резво скрылась из виду, завернув за деревянную церковь. Молодой селянский хлопец стоял один в незнакомой местности и с растерянностью смотрел вслед последнему из людей, кого он знал, и кто хоть как-то связывал его с родным уголком. На душе у Прохора вдруг стало до того тоскливо и одиноко, что он готов был кинуться вслед за уехавшей повозкой.

На улице в эту пору было немноголюдно. Редкие прохожие не обращали никакого внимания на хлопца, топтавшегося в растерянности посреди улицы.

Прохор не знал, как ему быть. Но, вспомнив слова приказчика, он решил подождать ещё немного: а вдруг и в самом деле за ним приедут. Осмотревшись и увидев недалеко под деревьями лежащую колоду, он направился к ней. Самое время малость подкрепиться, а заодно и поразмыслить, что делать дальше, если он никого сейчас не дождётся.

Горбушка ржаного хлеба с салом да с едко-сладковатой луковицей казались проголодавшемуся парню царской снедью. Но не успел он прожевать и первый откушенный кусок, как, откуда ни возьмись, перед ним возник невзрачный мужичок в потрепанной одежде. Глаза его жадно смотрели на хлеб, а кадык под небритой щетиной дёргался, словно он сам уже глотал этот хлеб.