Я распахнула дверь и с опаской заглянула внутрь. Сейчас здесь было достаточно светло благодаря двум невысоким, но очень длинным окнам почти под высоченным потолком, и я заранее приготовилась увидеть все последствия позавчерашних событий. Но в помещении с идущими, оказывается, по кругу стенами, которое язык не поворачивался назвать прихожей, скорее уж, чванливым – холл, царила чистота. На полу никаких бурых луж или разводов, на стенах нет кровавых брызг и отпечатков, и даже огромный деревянный щит, в который влетел тогда Данила, висел на своем месте, и все устрашающие орудия на нем.
– Куда ж ты, хозяйка! – Алька взял и повис на моей ноге, которую подняла переступить порог. – Ох и беда мне с тобой, ничему не ученой!
– Что еще? – нахмурилась, глянув на него, закопошившегося в своей объемной торбе.
– Так ты же в дом сей первый раз хозяйкой входишь, – досадливо зыркнул он на меня снизу вверх. – Надо его тебя признавать научить.
– Это как?
– Кровью своей все косяки и рамы оконные напоить, – ответил он и вытащил из недр сумки немаленький такой нож.
– Чего?!!
– Вот! – протянул он мне. – Режь и вот тама обмацай, где, значится, знаки вырезанные.
Знаки действительно были, я не сильна в таком, но, похоже, руны какие-то.
– А без этого экстрима никак? – скривилась я.
– Без кого?
– Без крови, говорю, никак?
– Никак не можно, хозяйка. Такой обычай и порядок заведен.
Затаив дыхание и зажмурившись, я резанула по раскрытой ладони. Боли в первый момент даже не было, только когда распахнула глаза и увидела выступившую ярко-красную текучую полосу, остро запекло, и я зашипела.
– Не мешкай и не лей попусту – мацай! – затопотал нетерпеливо на месте Алька.
– Надеюсь, я никакую фигню неизлечимую так не подхвачу, – пробурчала под нос, прикладывая ладонь к дверному косяку.
– Пошли-пошли! – тут же потянул меня слуга внутрь. – Поспешать надо.
Я переступила порог и пошатнулась. Такое чувство, что я врезалась в воздух внутри, как если бы он был твердой стеной, и даже вздохнуть было нечем. Но через мгновение окружающая плотность смягчилась или, скорее уж, потекла, причем не снаружи, а сквозь меня. Эффект тот еще, когда ощущаешь, как через каждую твою мышцу завибрировавшую, кость и орган, включая мозг, который будто взболтали, пронесся поток сухого песка, где у каждой песчинки сто тысяч острых режущих граней. Хорошо хоть кончилось все так же стремительно, как и нахлынуло, но ощущала я себя все еще как пыльным мешком по голове ударенной и заодно изрезанной под кожей в мельчайшую кашу. Так что просто подчинилась понуканиям Альки, что внезапно стал нормального человеческого роста, и пошла по дому, трогая окровавленной рукой все, на что он указывал. Вверх по лестнице, потрогать косяк, десять шагов туда – опять потрогать, три сюда – снова руку прикладывай, к окну – и еще мажь, опять по лестнице, и так далее. На рассматривание интерьера сил пока не было. Под конец я плюхнулась обессиленно в глубокое кресло в странной огромной круглой комнате на третьем, кажется, этаже этой чуднОй квартиры и устало уставилась вверх, на потолок, что представлял собой стеклянный купол, состоящий из множества отдельных фрагментов, собранных воедино серебристыми рамами всевозможной изломанной формы и сходившихся в центре в один круг, чем-то напоминающий толстую линзу.
– Я надеюсь, еще там мне ничего мазать не придется? – спросила, указав в стеклянный свод, возвышавшийся метров на шесть. – Потому что я не человек-паук.
– Нет, хозяйка, все, само оно дальше, – обрадовал меня Алька.
«Само» оказалось сотнями ядовито-фиолетовых искр, что появились в местах смыкания рам купола со стенами комнаты. Яркость и цвет были такими, что чудилось, радужка выгорит. Они затрещали, зашипели, словно змеи в бешенстве, но вскоре стали менять цвет на зеленовато-голубой, на котором мои глаза стремительно отдыхали, и шипение стало нежным журчанием. И как только это произошло повсюду, искры рванули по ободам рам, мечась туда-сюда и следуя их причудливой форме, и наконец сошлись у верхнего круга. Их было так много, что они накрыли всю его площадь сплошным сверкающим слоем, но через секунд тридцать стали затухать, забирая с собой и звук. Как только все стихло, последняя крупная искра сорвалась из центра круга-линзы, превратившись на лету в каплю, и тяжело шлепнулась мне на колени.
– Ай! – подпрыгнула я, уставившись на ключ. Длиной с мою ладонь, он почти полностью повторял тот, которым я открыла внешнюю дверь два дня назад, но все же отличался чем-то. Вместо ломаных линий на его полом круглом навершии теперь были завитки, напоминающие волны.
– Ну все, хозяйка дома! – с отчетливым ликованием в голосе заявил Алька и внезапно гаркнул: – Эй, вы, дремучий да ползучий, выходьте и в ноги новой хозяйке поклонитесь!
– Это ты ко… – начала я и в следующий момент чуть не завизжала, инстинктивно поджав ноги, спасаясь от странной графитово-серой тени, что скользнула к ним по полу.