Ведьма работает

сумасшедшими обычно никто не спорит, а что у дочери не все в порядке с

головой, княгине отлично видела.

Обе женщины начали составлять план, когда в дело вмешалась

полуэльфийка Аурелия Лиринская, вернее ее приятель, внебрачный сын бога

Дарка Экорас. Он, познакомившись на одном из званых вечеров с Сандрой, выведал всю историю и внушил княжне желание убить более удачливую

соперницу с помощью Сладкой Смерти. Вещества им дали в большом

количестве, столько, что всю Фрезию при желании можно было убить. Но

женщины начали с малого: сначала они попытались подсыпать приворотное

зелье в дворцовую кухню. Не получилось. Я не съела ни ложки, а

пострадавшего царя-батюшку удалось вылечить. Испугавшись, что их найдут

и накажут, мать и дочь затаились и подняли головы только после известия о

смерти подельников и моей скорой свадьбе.

Допустить, чтобы соперница счастливо вышла замуж за ее

возлюбленного, уже основательно поехавшая крышей на почве ревности

Сандра не могла. До меня было не добраться, я почему-то счастливо

выходила живой и невредимой из любой передряги, и княжна решилась на

массовое убийство. Что там какие-то несколько тысяч человек, жителей и

гостей Китежа, если есть хоть малейший шанс таким образом достать

ненавистную ведьму. Мать дочь отговорить не смогла. За что обе и

поплатились.

Елисей, выслушав всю историю, недрогнувшей рукой подписал первый

за его долгое правление смертный приговор. Мрачный князь Жарский, высокий тучный мужчина с неподвижным, будто высеченным из камня

лицом, и длинными темно-каштановыми волосами, присутствовавший, как

пострадавшая сторона, с самого начала при допросе обеих женщин, не

предпринял ни единой попытки остановить друга.

Я стояла у окна и смотрела во двор. Там суетились слуги, занимаясь

повседневными рутинными делами, присматривали за порядком степенные

стрельцы, стоявшие, опираясь на свои ружья, в тени, дворовые толстые

усатые коты, объевшись куриных потрохов, нежились под жарким летним

солнцем. Все как всегда, вроде бы. Ничего здесь не поменялось. А я все

никак не могла выкинуть из головы несчастную Сандру и ее беспричинную, надуманную ненависть ко мне.

- Прекрати себя накручивать, - леший подошел сзади, обнял меня и

прижал к себе. – Ты уж точно не виновата в том, что у одной дуры-княжны

из-за напрочь выдуманной любви снесло крышу.

Я вздохнула:

- Понимаю. Но она… Она так кричала тогда у себя дома, с такой

ненавистью смотрела. Знаешь, я на секунду даже испугалась, что ее удар

хватит.

Сзади послышался смешок.

- И в этом вся ты. Она тебя ненавидит, а ты почему-то за нее боишься.

Я вот тогда испугался, что она скрутит стрельцов и все же сможет добраться

до тебя.

Я против воли улыбнулась:

- Этих детин, особенно после постоянной муштры Ники, по-моему, никто не способен скрутить.

Василиса, вернувшись, устроила жуткий скандал, пронзительно

кричала, что ее во дворце не уважают, что никто не желает считаться с ней и

ее мнением, что муж ее больше не любит, и она не желает продолжать так

жить с ним. Елисей, не желая ругаться с любимой беременной женой, предложил той порадовать местное высшее общество обещанным

поэтическим вечером. Хитрый прием Его Величества удался, и царица

немедленно начала активно готовиться к очередному развлекательному

мероприятию, следя, чтобы слуги тщательно вымыли весь дворец и украсили

бумажными гирляндами, фонариками и живыми цветами всевозможные

коридоры и залы.

На вечер были приглашены одни дамы, причем княжон Жарских в этот

раз намеренно приглашениями обошли. Но я и без них чувствовала себя в не

своей тарелке под изучающими взглядами жен и дочек аристократов и

купцов, уже осведомленных обо всем происшедшем и о моей роли в этой

жуткой истории. Правда, так же внимательно изучали и Дарну, но ту

отношение к ней всех собравшихся явно не волновало. Она, одевшись в

черное, вызывающе короткое платье с неприлично глубоким вырезом, в

туфлях на высоком каблуке, став теперь одного роста с дворцовой ведьмой, стояла неподвижным истуканом рядом со мной, с отрешенным выражением

на лице. «Никого не знаю и знать не хочу. Не лезьте ко мне, и я вас не

трону», - как будто говорил весь вид сирин.

Стихи сочинять здесь определенно не любили и не умели. Вот слушать

– пожалуйста. Даже я со своими кривыми «виршами» выглядела среди этой

толпы маститым поэтом. В самом деле, как может считаться настоящей

поэзией нечто с постоянными рифмами, вроде «любовь-морковь», «люблю-

гублю».

Одна из купеческих дочерей, Рония Дорская, глупенькая маленькая

блондинка с золотом батюшки вместо мозгов, «порадовала» собравшихся

красавиц своим стихоплетством, после которого ее мать, вспыхнув от

негодования и стыда, под громкие смешки остальных женщин, немедленно

вывела свое чадо из зала:

Вот уж ночь.

Луна на небе –

Белое пятно.

Мне невмочь.

Ты бы и не был.

Выпито вино.

Ты ушел на кромке самой

Ночи и утра.

Да, пока не быть мне мамой.

Но пора. Пора.

Ну гениально же! К этой тупенькой девице кто-то каждую ночь

активно лазает, делает ее женщиной еще до свадьбы, а она, наивная дура, об

этом на вечере царицы всем рассказывает. Не удивлюсь, если теперь ее