Ведьма с Лайм-стрит

Смиловиц ждал совсем другого, когда впервые увидел иллюзиониста, направлявшегося, прихрамывая, на трибуну. Неужели это действительно Король наручников, «внушавший восхищение и благоговение половине мира»? Гудини плохо выглядел, «щеки запали, под глазами пролегли темные круги». Но когда иллюзионист заговорил, первое впечатление Смиловица развеялось. Гудини будто впитывал восхищение аудитории и лучился энергией. Его серые глаза сияли, он излагал свою точку зрения смело и без обиняков. Смиловиц заметил, что и толпа чувствует силу оратора, «острый ум» и жизнелюбие.

Но иллюзионист не был сверхчеловеком. Большинству людей не хватало способности видеть, как сказал он аудитории. Если бы только люди натренировали свое зрение и сознание, они с легкостью заметили бы подоплеку всех его «чудес», как и «чудес» таких медиумов, как Марджери, чьей подлинной силой было обаяние и сексуальность. «Марджери потчует исследователей какой-то чушью на постном масле, и я знаю это наверняка, поскольку и сам мастак в разнообразнейших рецептах подачи изощренной чуши», – уверял Гудини.

И хотя он устоял перед ее соблазном, Марджери была лишь одной из его многочисленных врагов. «Умри я сегодня – спиритуалисты и медиумы закатили бы пир на всю Америку».

Смиловиц рисовал, другой же человек в аудитории делал пометки в блокноте, слушая рассуждения иллюзиониста о верховенстве науки и разума. Настойчивый и любопытный, Джоселин Гордон Уайтхед хотел понять, как все обстоит на самом деле. Он был помешан на мелких деталях и скрытых смыслах. Читая дома газеты, Уайтхед всегда держал под рукой словарь и географический атлас. Ростом под метр девяносто, мускулистый, он ничуть не напоминал ученого. Ему уже исполнился тридцать один год, и потому не походил он и на студента-первокурсника, хотя именно таким официально и являлся. Даже на первый взгляд становилось понятно, что с Уайтхедом что-то не так. Неизвестно, почему он поступил в университет после тридцати. Одним он говорил, что изучает религию, другим – медицину или машиностроение. Он занимался спортом, и доказательством тому был его мощный удар правой рукой. И он был одиночкой. Аплодируя Гудини, Уайтхед, вероятно, находился в каком-то своем, внутреннем мире. После шоу Гудини в театре двое соучеников Смиловица попытались пробраться к своему кумиру, чтобы тот подписал нарисованный их собратом портрет. Их усилия увенчались успехом: иллюзионист принял их в своей гардеробной и, поставив автограф на рисунке, попросил передать художнику, что будет рад увидеть его завтра и готов позировать для другого портрета. Быть может, мистер Смиловиц согласится?

Придя в восторг от такого интереса со стороны Гудини, Смиловиц на следующий день с другим студентом, Джеком Прайсом, ждал Гудини перед театром, где собралась огромная толпа поклонников великого иллюзиониста. Когда к театру подошел Гудини, его окружили почитатели, умоляющие дать автограф. Среди всей этой суеты Смиловиц услышал, как медсестра уговаривает Гудини поскорее отправиться в гримерку и что-нибудь съесть. Ответив, что он не голоден, но всегда может себе что-нибудь наколдовать, Гудини достал хот-дог из-за отворота лацкана одного из поклонников. Пока остальные аплодировали, Смиловиц протянул Гудини свой скетч и представился.

И вскоре Смиловиц вновь рисовал легендарного иллюзиониста. На этот раз Гудини позировал, сидя на диване в гримерке. Он был расслаблен, «в отличном расположении духа» и оказался интереснейшим собеседником, как вспоминал потом художник. Перед позированием он просмотрел поступившую почту, и юноша заметил, с какой ловкостью, будто выполняя очередной фокус, Гудини вскрыл конверт. Но художник понял, что его первое впечатление о Короле наручников достаточно точно. Извинившись, Гудини попросил разрешения откинуться на спинку дивана, поскольку ему нездоровится и он хотел бы «отдохнуть немного». При ближайшем рассмотрении Смиловиц увидел усталость в глазах иллюзиониста и заметил нервное подрагивание губ.

Великий Гудини развлекал юношей историями о своих фокусах. Он заверил их, что последний трюк в отеле «Шелтон» отнюдь не был чудом. В этом ящике ему просто удалось добиться состояния предельной неподвижности, будто само его сердце остановилось и ему больше не нужно было дышать.

Гудини откинулся на стуле, и Смиловиц приступил к рисованию. Вскоре в дверь постучали, и Уайтхед – похоже, уже знакомый с Гудини – вошел в гримерку. Он был одет в синий габардиновый костюм на размер меньше, чем было нужно. В руках он сжимал три книги – видимо, собирался вернуть их иллюзионисту. Было в нем что-то странное, да и пришел он неожиданно. Уайтхед говорил с нарочитым оксфордским акцентом, негромко, но, с точки зрения Смиловица, слишком часто. Сев, он полностью переключил на себя разговор с Гудини, и художнику незваный гость не понравился даже внешне, особенно его раскрасневшееся лицо и жидкие волосы.