Ведьма с Портобелло

– Всем известно, что они умны, обладают памятью и способностью к организации. Им присущ даже дух самопожертвования. Летом они добывают пропитание, запасают его на зиму, а ранней весной вновь отправля­ются на работу. Если завтра ядерная война уничтожит наш мир, муравьи выживут.

– Откуда вы все это знаете?

– Изучал биологию.

– Какого же дьявола вы не трудитесь на благо сво-его несчастного народа? Зачем разгуливаете в одиноче­стве по лесу и разговариваете с деревьями?

– Во-первых, не в одиночестве: кроме деревьев, меня слышишь и ты. А на твой вопрос отвечу: я бросил биологию и занялся кузнечным делом.

Он помог мне подняться, и получилось это не без труда. Голова у меня по-прежнему кружилась, но я про­трезвела настолько, что смогла понять: этот бедолага, хоть и окончил университет, работу не нашел. Я сказа­ла, что подобное бывает и у меня на родине.

– Да нет же! Я оставил биологию, потому что хочу работать кузнецом. Меня с детства завораживало, как они бьют молотом по наковальне, порождая странную музыку, рассыпая вокруг себя снопы искр, как суют раскаленную добела заготовку в воду и все окутывается шипящим паром. Биолог я был невезучий, потому что мечтал заставить твердый металл стать мягким и теку­чим. Пока однажды не появился хранитель.

– Хранитель?

– Предположим, что, увидав, как эти муравьи дела­ют именно то, на что они запрограммированы, ты вос­кликнешь: «Это – чудо!» В генетический код муравьев-охранников заложена готовность пожертвовать собой ради царицы, рабочие муравьи перетаскивают тяжести, вдесятеро превышающие их собственный вес, архитек­торы роют тоннели, которым не страшны ни наводне­ния, ни бури. Муравьи вступают в смертельные битвы с врагами, страдают во имя своей общины и никогда не спрашивают: «А что мы тут делаем?»

Люди пытаются создать подобие этого идеально устроенного общества, и я, как биолог, выполнял свои обязанности, пока некто не задал мне вопрос: «Ты дово­лен тем, что делаешь?»

Я ответил: разумеется, я приношу пользу моему народу.

«И этого тебе достаточно?»

А я не знал, достаточно или нет, но сказал, что спра­шивающий кажется мне человеком высокомерным и се­бялюбивым. «Может быть, – отвечал он. – Однако до­бьешься ты того лишь, что повторяется с тех пор, когда человек стал понимать человека, – поддержания упо­рядоченности». «Мир идет вперед», – возразил я. Тогда он спросил, знаю ли я историю. Еще бы мне не знать. Но разве тысячи лет назад люди не умели возводить испо­линские постройки вроде египетских пирамид? Разве не были мы способны поклоняться богам, ткать, добывать огонь, обзаводиться женами и любовницами, передавать послания? Ну разумеется, умели. Но несмотря на то, что мы сумели создать такую организацию, при которой да­ровые рабы заменены рабами, получающими жалованье, все прорывы и достижения существуют лишь в сфере науки. А люди задают себе те же вопросы, что и их дале­кие предки. Иными словами, они не продвинулись ни на пядь. В этот миг я и понял, что задающий такие вопросы послан небесами, это – ангел, это – хранитель.

– Почему вы называете его «хранителем»?

– Он открыл мне существование двух традиций. Одна заставляет нас повторять одно и то же из века в век. Другая открывает перед нами двери в неведомое. Но она, эта вторая, – неудобна, беспокойна и опасна, потому что, обретя много приверженцев, может в конце концов уничтожить общество, с такими неимоверны­ми трудами и усилиями сумевшее сорганизоваться по модели муравейника. Именно по этой причине вторая традиция стала тайной и сумела выжить на протяжении стольких столетий лишь благодаря тому, что ее адепты выработали свой тайный символический язык.

– Вы продолжали задавать ему вопросы?

– Ну конечно! Хоть я и отрицал это, он знал, что меня не удовлетворяет то, чем я занимаюсь. «Я опасаюсь делать шаги, ведущие неведомо куда, но, невзирая на мои страхи, к концу дня жизнь представляется мне более ин­тересной», – заметил мой хранитель. Я настойчиво рас­спрашивал его о традиции, и он ответил что-то вроде: «…пока Бог будет только мужчиной, у нас всегда будет пропитание и кров. Когда Мать наконец отвоюет свою свободу, не исключено, что нам придется небом укры­ваться и любовью питаться, а впрочем, может быть, мы сумеем найти равновесие между трудом и чувством».