Дом Аламара походил на измотанного страшными битвами воина, и грусть, охватившая Дани, была легкой и светлой. Словно феникс из пепла, медленно поднималось желание дать этому месту новую жизнь — вместе с радостью, счастьем и топотом маленьких ножек по деревянному полу.
Аламар легонько пожал ее пальцы, а затем решительно открыл дверцу кареты и спрыгнул на мостовую, протягивая Дани руку.
— Идем. Не бойся. Ты здесь хозяйка.
Он все еще оставался блондином, но волосы начали отрастать, и под пшенично-светлыми прядями угадывалась угольная чернота. На Аламара хотелось смотреть, к нему постоянно хотелось прикасаться, вдыхать его запах — осенние костры и поздние яблоки, собирать губами тепло его тела. Да они и не отпускали друг с друга с того момента, как Аламар пришел в себя после предательства Эльвина и гибели Ксеона от руки обиженной женщины.
Дани оперлась на крепкую руку мужа, и они неторопливо пошли к парадному входу. Запоздало Дани почувствовала легкий укол совести: а ведь Кио приходил, просил вернуться, и продукты оставлял… А потом Эльвин забрал ее во дворец, и она так и не дала знать Кио о том, что жива и здорова. Не получилось. Наверняка Кио приходил еще не раз к дому, пытался достучаться, а ее там уже не было.
Вот и знакомое крыльцо. Кое-как починенные двери. Аламар долго разглядывал их, потом цокнул языком и весело подмигнул.
— Теперь ремонта не избежать, да, милая? Я еще до нападения Ксеона хотел позвать мастеровых и привести в порядок крыло, где был пожар… Да не успел.
— Ничего, теперь у нас будет время, — смущенно пробормотала Дани.
Потом Аламар подергал шнур колокольчика, и в сонной пустоте дома разлетелось веселое дзиньканье. Дани прислушалась.
Тишина… Мрачная и неживая, как будто никто давно не жил в этом доме.
Но ведь… дверь кто-то починил.
Она сильнее сжала руку Аламара, прошептала одними губами: «Мне страшно».
И в этот миг за дверью послышались уверенные шаги. Дани вздохнула с некоторым облегчением: так идти мог молодой крепкий мужчина. Скорее всего, сейчас им откроет Кио, и это здорово. Почему-то Дани не представляла, как выдержит взгляд старой няньки Аламара.
— Кто здесь? — грубо спросил Кио.
— Открывай, это мы.
Несколько минут ничего не происходило, и Аламар нетерпеливо постучал.
— Кио, отпирай. Ты не узнал меня?
За дверью послышался удивленный возглас, потом щелкнул, проворачиваясь, ключ в замке, и Дани увидела Кио. Похудевшего, бледного — но живого.
Взгляд Кио приклеился к лицу Аламара.
— Хозяин?.. — хрипло спросил он, — Всеблагий, но как же… как же так? И вы… хозяйка…
Столько боли, растерянности, радости в голосе. И в глазах.
— Если ты позволишь нам пройти, то, пожалуй, я тебе обо всем расскажу, — Аламар улыбнулся и хлопнул Кио по плечу, — да брось, меня узнавали все, кто не должен был. А ты не признал, что ли?
— Я не верю тому, что вижу, — буркнул Кио, — без вмешательства темного тут не обошлось. Хотя, может, оно и к лучшему.
— К лучшему, к лучшему. Дани, прошу тебя…
Оказавшись в холле, она неторопливо осмотрелась. С того страшного дня, когда ей пришлось покинуть дом, почти ничего не изменилось. Разве что повсюду слабо мерцали магкристаллы, подогревая — а без них, с выбитыми витражами, в особняке давно бы воцарилась самая настоящая зима.
— Что с вами случилось, хозяин? — тихо спросил Кио, — я ведь признал вас только потому, что помнил… каким вы были, до того как…
— Лучше скажи, как вы допустили, что моя беременная жена оказалась одна на улице.
— Это мать могла бы рассказать, я не буду, — сказал Кио и покраснел.
Тут Дани все же решила вмешаться. И, почти не глядя в глаза верного слуги, прошептала:
— Не нужно, Аламар. Не нужно никого спрашивать. Теперь все это неважно… и так далеко.
— Ну, Ньями все равно надо увидеть, — Аламар заметно смягчился, — где она?
— Могу отвести, — проворчал Кио и окончательно сник.
…Они вышли во внутренний двор особняка, туда, где во времена предков Аламара были высажены липы. Старые черные стволы, искореженные временем, едва прикрытые пушистым снежком. Все здесь было тихо… и грустно. Выдирало с корнем сердце, сжимало горло и почему-то заставляло думать о дикой, кошмарной несправедливости столь краткого человеческого бытия.
— Где она? — отчего-то мрачно спросил Аламар.
А Дани ощутила укол недоброго предчувствия. Она прошли еще немного, и Кио указал на небольшой холм у корней одного из деревьев.
— А, вот оно как, — выдохнул Аламар и стиснул пальцы Данивьен, как будто ища поддержки.
Дани поймала взгляд Кио — светлый, умиротворенный.
— Когда вы, госпожа, отказались вернуться в особняк, и я сказал об этом матери, тем же вечером у нее случился удар. Через два дня она тихо ушла. Она надеялась, что Всеблагий простит ей то, что она не смогла простить сама себе. То, что выгнала из дома жену господина. Возможно, беременную.
— Теперь это не важно, — сипло сказала Дани.
Она ведь никогда не желала старой няньке смерти. Никогда.
— Да, теперь это не важно, — эхом откликнулся Кио, — но я прошу господина, чтобы позволил праху моей матери покоиться здесь. Хоть она и была виновата.