Ведьма в Царьграде

Приближаясь к вратам храма, русы услышали долетавшее изнутри мелодичное многоголосое пение. Снаружи казалось, что в церкви темно, только бесчисленные огоньки свечей плыли во мраке звездочками. Но когда вошли под украшенный барельефом высокий свод, поняли, что в храме достаточно светло. Солнечные лучи проникали сюда в высокие округлые окна, и был виден плывущий на свету голубоватый дымок ладана, отовсюду веяло ароматами, можно было различить негромкое бормотание молящихся прихожан. В почитаемом Влахернском храме их было довольно много, но Григорий стал увлекать княгиню к алтарной преграде[103], на которой в мерцании лампад висели в богатом обрамлении иконы.

Ольге сначала хотелось оглядеться, окинуть взором дивную роспись на стенах, мощные полукруглые своды, посмотреть на прихожан, понять, насколько они веруют, больше ли в их лицах благоговения, чем у ее соотечественников, когда те наблюдают за священнодействиями волхвов у капища, но Григорий уже шептал ей восхищенно:

– Посмотри, да посмотри же на Нее, Ольга. Это и есть Богоматерь Никопея, что значит победоносная. Такие иконы считаются тут палладиями, то есть защитницами. И вот она перед тобой!

Ольга подняла глаза. Лик на иконе показался ей слишком темным, черт не разглядеть, но можно понять, что это укутанная в плат женщина-мать, нежно удерживающая на руке ребенка – Иисуса Христа. Золотистый отсвет окружал ее голову, лицо казалось спокойным, а вся она – ушедшей в ощущение своего материнства. Ольга ее понимала. Что небесной женщине все эти толпившиеся и молившиеся тут прихожане, если она со своим дитятей? Ольга помнила, как сама забывала обо всем, когда держала маленького Святослава на руках. Но княгине так мало было отведено времени на нежности с младенцем! Может, и Божья Матерь тоже должна думать не только о ребенке, но и о людях? Может, она и впрямь слышит все, понимает, о чем ее молят? И так же печется о них, как и княгиня о своих подданных, так же вникает в их чаяния. И, подумав об этом, княгиня Руси невольно прониклась симпатией к этому темному лику, за которым угадывалась женщина-покровительница.

Хор пел:

– Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим!

Песнопения в церкви были протяжными и мелодичными. Пели не только мужчины, но и женщины, голоса их сливались и множились, звуки расходились под куполом, будто взлетая и опять опускаясь. И это было так красиво… Пока их пение не прервал чей-то взволнованный возглас. Потом раздались и иные крики, толпа всколыхнулась. И все отчетливее стало раздаваться глухое долгое рычание.

Ольга оглянулась, увидела, как заметались прихожане, и, когда толпа потеснилась, поняла, что так взволновало всех.

Малфрида стояла, как-то странно сгорбившись, опустив голову; она водила в воздухе руками с растопыренными пальцами и глухо рычала. Причем этот рык был неожиданно громким, нарастающим, переходившим в крики и стоны. Затем она стала извиваться, как будто мучилась от какой-то боли, и рухнула, покатилась по полу, все так же рыча, глубоко и страшно, с подвыванием. Вопли ее становились громче, перекрывали ропот изумленной, напуганной толпы.

В церкви стали гаснуть свечи, заметались какие-то тени, словно некто темный заслонял собой проникавший в окна свет. А на полу по-прежнему билась и рычала чародейка, тело ее странно изгибалось, она дергалась, то припадая к полу, то вскидываясь. Когда в какой-то миг Малфрида выгнулась, Ольга увидела ее лицо и сама едва не закричала от ужаса. Ибо это был не знакомый облик ее советчицы и подруги Малфриды, а жуткая оскаленная маска кого-то чужого, жуткого и безобразного. Вылезшие из орбит глаза, закатившиеся, белесые, оскаленный рот, из которого текла пена, вздувшиеся на лбу жилы, отвратительная гримаса то ли смеха, то ли мучительной боли. Малфрида опять припала к полу, опираясь на руки, будто собралась прыгнуть и напасть на кого-то, но вместо этого покатилась, сотрясаясь от крупной дрожи.

Сквозь толпу к ней пробивался христианский игумен, за ним архидьяконы, все с поднятыми крестами.

– Изыди, сатана! – кричал священник, воздев руки. Но отступил, когда Малфрида со стремительностью ящерицы поползла в его сторону.

– Несите святую воду! – кричали в толпе.

Какой-то дьякон поспешил в ризницу, но в это время к беснующейся чародейке кинулся Свенельд. Он растолкал священнослужителей, потом сбросил с себя плащ и накинул на бесстыдно оголившуюся в метаниях ведьму, сам упал сверху, придавил ее своею тяжестью, что далось ему нелегко, ибо Малфрида билась и порывалась высвободиться. И все же он ее одолел, поднял, понес прочь, по-прежнему извивающуюся и кричавшую каким-то низким незнакомым голосом…

Ольга без сил прислонилась к каменной колонне. Она дрожала. Но все же различила странно спокойный, даже грустный голос священника Григория подле себя:

– А ведь я подозревал, что она одержима бесом. Вот он и проявился. Да смилуется над этой несчастной Небо!