Однажды я разговаривал с парнем, служившим в Афганистане. Он упомянул легенду о змее, которая спасла солдата, и сказал, что там ещё и не такое бывало. Я попытался его разговорить, но он словно спохватился и дальше говорил только о засадах, душманах и о своей ране. А я не настаивал.
Прошло уже тридцать лет.
Мне иногда становится страшно от мысли об этой глыбе времени. Я так и не решился съездить в те места, где служил. Была возможность, а я не поехал. Наверное, испугался.
Сейчас я твёрдо знаю, что человеческая жизнь состоит из знания, веры и надежды.
Вначале человек знает, что всё будет хорошо.
Потом — верит, что всё ещё наладится.
А потом — надеется, что его дети будут жить лучше и правильнее, чем он.
Вот и я надеюсь, что Мехтиеву не пришлось перестреливаться с Багдасаряном, когда рушился Союз и Армения делила с Азербайджаном земли. Я надеюсь, что Лёшка не умер от цирроза печени, и надеюсь, что его сын не воевал в Чечне. Я очень надеюсь, что моим внукам не придётся драться с внуками Галимова за Крым, а дети Люцины и Ежи не попали и не попадут в Афганистан.
Я не знаю, не верю.
Мне осталась только надежда.
Игры всерьёз
Сергей Легеза
— Хоп! — сказал Арцышев, и стало так.
Володька, впрочем, качал в сомненье головою: мол, так-то и мы можем. Мол, учёны.
Володьке светил вскорости сим-чин мага, и от фокусов с цифрой он не торчал. Вот от фейерверка, пусть даже простенького, крышу ему сносило, как домик девочки Элли — прочь из Канзаса.
Володьку они получили по протекции Трояна: как боевую единицу широкого профиля. Вообще от Трояна им всем — каждому! — досталось столько, что впору было подозревать ловушку и заговор. А специалистом по заговорам, как ни крути, был тот же Арцышев, так что все его нынешние фокусы и финты вполне могли оказаться проверкой. Или передачей информации. Ну, или, с тем же успехом, банальным пробросом.
Впрочем, в сложившихся обстоятельствах никакой роли это не играло — если всё, о чём рассказал тот же Троян, было правдой.
— Слушайте! — сказал Слон. — Да слушайте же! Это как же: раз! — и нас четверо? Вот так просто, по щелчку, — он и вправду прищёлкнул пальцами
Арцышев чуть изменил последовательность каналов, развёл руки: из-под ладоней пыхнуло холодным светом. Его раздражение отчётливо дисгармонировало со щенячьим восторгом Слона.
— О! — сказал Стрый. — Не забыть бы теперь маме позвонить, порадовать.
Арцышев тихонечко заржал. Слон поглядел — на них обоих — с обидой.
Между тем по сторонам тянулись домики окраин: приплюснутые и серые. Козыч и вообще-то был городком — так себе, одно название. Такой... и слова не подберёшь сразу. Окаменелость прежних эпох в оправе стекла и металла. Копролит. Стрый помнил, как они неторопливо ехали через центр: Слон раз за разом гукал полурастерянно-полувосторженно, прилипая к окну, а пальцы подёргивались на сэлф-контактах — старина Слон всерьёз отрабатывал свой хлеб, отыгрывая грошовое их прикрытие: ну, словно хоть кто-то мог поверить в инфантерию от журналистики, стряпающую репортаж о симе на «тёплой точке», в границах местности. Он вообще очень серьёзно относился ко всему, что приходилось работать здесь и сейчас — нет, мол, ничего правдивей обмана. Фишка с репортажем была только частным случаем.
Его и прозвали-то именно за эту серьёзность и основательность.
Попадающиеся по дороге жители внимания на них не обращали: конечно, где-то среди них должен был сидеть визор «щита» — да не один! — но пытаться его отыскать казалось задачей никчемушной: план-то и состоял в нарочитой открытости входа. Бросить булыжник в пруд и глядеть, как станут расходиться волны.
Если, толкнулось от Володьки, здесь вообще было что искать — несмотря на все напутствия Трояна.
— Слушай, — гудел над ухом Слон, — а правда, что это они в такую глушь закопались? Типа реноме?
Учитывая расписанные наперёд роли, Стрыю его было даже жалко. Чуть-чуть.
— Слон, уймись, а? — попросил Арцышев, что-то прикидывая и вертя головою вправо-влево: довольно быстро, будто отслеживая шнырящую перед глазами мошкару.
Комм-фон в Козыче был никакой, под стать городу: пара-тройка толстых серых фоновых официал-линий да россыпь мусора — как местного, так и залётного. Особенно Стрыя впечатлила надпись, изгибавшаяся в нулёвке поперёк дороги: «Валяй за Черту!». Если фиксироваться на надписи, позади неё проступал силуэт лодочника в подоткнутой за пояс хламиде, с худыми голыми ногами и с веслом наперевес.
Харон этот казался настолько уместным ситуации, что Стрыя даже дёрнуло чуток.
Арцышев остановил «корону», вышел, огляделся. Остальные выгрузились следом. «Корона», покорная воле Арцышева, мигнула «сто
пами», покатилась неторопливо к трассе. Они стояли неподвижно, и только Слон переступал с ноги на ногу, присвистывая на выдохе.