Ведьмачьи легенды

И все в зале молчали. Хенрик бесшумно сел в кресло. Стефан убрал пистолет со стола в кобуру, опустил голову.

— И таких здесь — сотни. Таких, как я. Поляков. Жителей этой земли. И мы не уйдём отсюда. Мы будем драться с ними и с вами, если вы попытаетесь... и с русскими тоже будем драться, даже если из-за этого полыхнёт всё вокруг... Лучше я сгорю в своём доме, чем отдам его кому бы то ни было, тем более... — старик медленно сел. — Мы воюем с ними уже десятки лет. Мы защищаем вас, мы защищаем всех людей, живущих в этой стране... весь мир защищаем...

— Не много ли на себя берёте? — глядя на свои руки, спросил Войцех. — Такая непосильная ноша... А вы не боитесь, что русские перестанут охранять Ворота, пропустят Лесных сюда, и это будут не маленькие отряды, а все они, все их воины. И не только ваш сын — сотни чьих-то сыновей погибнут в этой войне... Этого вы не боитесь?

— А давай попробуем, — просто сказал старик. — Может, когда русские перестанут охранять Ворота, мы войдём в них? И это нас будут тысячи и десятки тысяч? И мы выжжем наконец гнёзда, из которых выползают монстры, не будем отлавливать их здесь по одному, а уничтожим источник этих тварей? И найдём наконец тех, кто поднимает призраков, узнаем, что там на самом деле, за Воротами?

— Вас туда не пустят. Ни русские не пустят, ни наши не пустят. Там...

— Мы знаем, — сказал Стефан. — Там — край невиданных возможностей. Там — сокровища и волшебство. И кто бы ни был у власти, он вначале попытается прибрать всё это к своим рукам. Завтра в Варшаве сменится власть — и что, люди станут другими? Там, в креслах, вдруг откуда ни возьмись появятся святые бессребреники и самаритяне? Там будут такие, как вы, успевшие подсуетиться и договориться. Вы уже наверняка начинаете договариваться. Завтра-послезавтра начнёте выпускать тех, кого посадили после Радома... Нужно только подождать — и старики в ЦК вымрут, а молодые захотят перемен, ведь при переменах так удобно обустраивать свои делишки... Но только мы не хотим быть фишками на столе. Мы знаем, что нас ожидает, если мы позволим... если мы согласимся отсюда уехать...

— Но вы поймите!..

 — Мы ничего не хотим понимать, — отрезал старик. Мы уже приняли решение. И это решение ничто уже не изменит.

— Зачем вы тогда позвали нас? Ну, начинали бы свою партизанскую войнуI — выкрикнул Хенрик. — Или всё таки у вас не хватает смелости, и вы решили договориться с нами? Выставить свои условия в переговорах, стать третьей стороной? И вы полагаете, что у вас это получится?

— Нет, конечно, не получится, — сказал пан Анджей. — Ты всё ещё не понял? Они вызвали нас, чтобы сообщить о своём решении. А то, что они знали пароль и то, о чём вы договаривались, тебе ничего не поясняет? Ты не понял, что они...

Раздался оглушительный свист, даже я вздрогнул. Я сосредоточился на том, чтобы понимать их разговор. Никто больше не говорил по-русски, кричали, выплёвывая слова быстро-быстро, но я всё равно понимал их. Меня словно волокло по камням, зацепило и волокло. Я слушал слушал-слушал, я понимал, что они говорят, но не всегда — о чем. Тогда — не понимал.

Старик свистнул в четыре пальца, открылась дверь в дальней стене зала, и кто-то втолкнул человека. Мне так показалось вначале.

Дверь захлопнулась, человек не удержался на ногах и упал. Лицом на мраморный пол — руки у человека были связаны за спиной.

— Какого чёрта?! — Хенрик и Войцех вскочили на ноги.

— Сидеть! — приказал Стефан, а когда начальнички не послушались, взмахнул рукой.

Автоматчик, о котором все уже забыли, выпустил очередь в стену. По брёвнам. Полетели щепки, запахло сгоревшим порохом.

— Сидеть! — повторил Стефан, вставая с кресла. — Я вам всё покажу.

 Он подошёл к лежащему и рывком, двумя руками, поставил его на ноги. Заставил подойти к столу.

Это была женщина. Была женщина, потому что осталось от неё не очень много. У неё не было глаза — пустая глазница была заполнена запёкшейся кровью. Её уши... Тошнота подкатилась к моему горлу — я отвернулся.

— Вы с ума сошли, — почти простонал Хенрик. — Вы понимаете, что...

— А вы знаете, что они делают с охотниками, когда ловят их за Воротами? — вопросом ответил старик. — Вы знаете, что они творили здесь в сороковых... вместе с немцами? Как жгли посёлки переселенцев?

— Когда это было? Вы будете мстить за преступления прошлого... За чужие...

— Почему за чужие? — спросил Стефан. — Эта тварь получила за то, что совершила сама. Они долго живут, вы разве забыли?

Стефан, наверное, повернул жертву лицом к свету — я не видел, только услышал, как он сказал: вот, посмотрите.

— В сорок пятом её называли Белой Смертью. И заочно приговорили к смертной казни. Я сам видел фотографии в архиве. Она — потрошит детей. Она — рубит на куски польского милиционера. Она сжигает польскую школу возле Легницы...

А потом я услышал её голос — глубокий, звенящий, невыразимо прекрасный. Я чуть не обернулся на его звук, но вовремя сдержался.

— Я убивала... Мы убивали... — сказала женщина. — Вместе с немцами. Потому что и они, и мы хотели остаться здесь, на родине... Это трудно понять?

— Скольких ты убила?