Ведьмачьи легенды

 —  А если я не хочу? — прищурился старик. — Я не хочу уходить отсюда. Вы меня будете выселять насильно? Войска приведёте? Будет война. И она таки будет. Вы сможете объяснить остальным, что воюете не за продление жизни коммунистическому режиму, а с кучкой людей, не желающих уступать свою землю чужакам? И вы знаете, что произойдёт, если Ушастые переселятся сюда, если граница с их землёй станет длиннее, не сотня метров, как сей час, а многие километры. Представляете, что будет дальше? Твари придут за ними. И станут расползаться вокруг. Всё больше и больше. И никто этих тварей не будет сдерживать. Да и не сможет. Смок прилетит во Вроцлав, например. Или доберётся до Варшавы... Или в Краков, чтобы отомстить за своего дальнего родственника. В реках и болотах появятся монстры... Оборотней давно не видели на побережье?

— Их остановят Лесные, мы говорили с ними об этом...

— Так чего же они сейчас этого не делают? Почему наших охотников перехватывают и уничтожают? Им вся эта земля нужна, они не остановятся... Я знаю — не остановятся. Будут расползаться всё дальше и дальше...

— Но иначе они погибнут, — тихо сказал пан Анджей.

— Да? Это они пану сказали? — осведомился старик. - А что ещё они вам сказали...

— Вы не хотите понять, — Хенрик сел в кресло и снова вскочил. — Там же тысячи людей...

— Лесных, — поправил старик. — Они не люди.

— Ну и что? Они живые, они страдают. Их нужно спасти...

— Так переселите их по одному, по два... Вам же всё равно придётся рассказать людям о новых соседях... да они и сами не будут скрываться. Это сейчас мы их убиваем, как только они оказываются возле наших домов, а там они скрываться не станут. Так вы их расселяйте по одному на деревню, по двое... Мужа с женой, в крайнем случае с детьми... — старик при каждом слове ударял кулаком по столу. — Если они хотят выжить, то...

— Они не могут так поступить. Они должны сохранить свою культуру. — Хенрик снова добрался до привычной темы и заговорил уверенно. — Они хотят остаться народом, сохранить тысячелетнюю культуру. И кто, как не поляки, могут их понять? Мы, столько лет прожившие под чужеземным гнётом, но сохранившие свое польское сердце... разве нам не понятны такие чувства у другого разумного существа?

Старик захохотал.

Это выглядело жутковато — старика согнуло вдвое, тело дёргалось, как в припадке.

— Что такого смешного я сказал? — осведомился Хенрик.

— Пан забыл, в каком месте находится... — сквозь приступы хохота выдавил из себя старик.

— В замке?

— Нет, в Силезии. В Силезии. Вы помните операцию «Висла»? Как отсюда выселяли немцев? Просто выгоняли из домов или оставляли на несколько лет отрабатывать преступления... Помните? А помните, что сюда переселяли с восточной границы украинцев? Тех, что решили жить в Польше, а не в Советском Союзе. И нас никто не спрашивал: хотим мы сохранить свою культуру и национальные чувства? Нас сюда привезли и поселили по одному, по два человека в польских деревнях. Знаете, как на меня смотрели соседи? Как на бандита. Я ведь помогал украинским националистам. И я таки помогал им, продуктами, вещами... Даже вместе с ними воевал против большевиков и против ваших... Но когда встал вопрос — жить или подохнуть, я выбрал, ясное дело, жить... Я стал поляком. И дети мои стали поляками, они даже не знают украинского. Я их не учил, потому что... потому что они живут в Польше, значит — поляки. Мой младший живет в Гданьске и одним из первых вышел на улицу. Мои внуки учатся в Варшаве, в университете, и они носят в петлицах эти радиодетали, как они там называются... сопротивления. Называют русских оккупантами и ненавидят коммунистов... И я ни слова не возразил. Они имеют право. Только когда внук приехал сюда оружие просить, я его выпорол. Потому что нельзя баловаться огнём в родном доме. Нельзя, мать его так! Русские здесь? Стрелять в них? Так ведь они уйдут, рано или поздно. Они мозолят нам глаза, они вроде бы поддерживают наших коммунистов... Но ведь нас-то они из дома не выгоняют, в наши дела не лезут... Поэтому я внука выпорол, а он не обиделся — понял... Мы знаем, что это наша земля. Знаем. И они знают, всё знают. И мне наплевать, что раньше тут жили немцы, мне наплевать, что мы их отсюда вышвырнули, как хлам. Это моя земля, и никто не смеет мне указывать, как на ней жить! Когда ко мне явились молодчики из города с толстыми кошельками, осмотрели моё поле и спросили, сколько я заработал бы на урожае, что я им сказал? Я спросил, зачем им это? Они ответили — что заплатят мне столько, сколько я планировал заработать, но только пусть пшеница сгниёт на корню. Они даже сверху хотели добавить, чтобы я не убирал свой хлеб на своей земле... Чтобы в магазинах не было хлеба, это поможет Польше обрести свободу. Я их выгнал. Я их вышвырнул прочь со своей земли... А теперь вы хотите, чтобы я ушёл отсюда? Там, в соседней комнате умирает мой сын, Болеслав. И будет умирать ещё много дней, если я не решусь взять грех на душу и своей рукой...

Старик замолчал, пытаясь совладать с собой.