— Селяне могли бы и сами справиться, — сказал он. — Тем более что коса тут не в пример сподручнее меча. Видно, у них деньги лишние завелись… Даже неловко как-то награду принимать…
— Ладно, бери трофей да поспешим в кассу, — сказал поэт. — Орешками сыт не будешь…
Не тут-то было.
Голова чудовища подкатилась к поверженному туловищу и принялась жадно его пожирать.
— Э, как бы она не восстановилась, — встревожился бард. — Неровён час, ещё возродится — воюй с ней тогда до вечера…
— Не возродится, — сказал ведьмак. — На такое способны разве что песчаный пустяк да чмо болотное. И то если не прижечь русальим огнём…
Тем временем и поедаемое туловище начало подавать признаки жизни. Пилообразные лапы замелькали в воздухе, кромсая башку в мелкие брызги.
— Что-то дурное я предчувствую, — сказал Лютик. — Быть беде…
Беда и случилась.
Ничего, ни малого кусочка не осталось от твари, пугавшей до смерти деревенских мальцов, — только вонючая жижа на траве.
Ведьмак и бард с недоумением воззрились друг на друга.
— А как же трофей? — только и сказал Лютик.
Геральт же разразился проклятиями. Как гном с похмелья.
— Так вот почему психовали ведьмаки-ветераны! — воскликнул он. — Вот в чём дело! Вот что имел в виду Протон Многофейский в своём «Монструальном компендиуме», именуя ижицу «к виду самоедских сущностей причисленной»! Истребитель ничего не может представить заказчику!
— Ubey sibja apstenu! — по-эльфийски выругался бард.
По крайней мере, эпитафия мерзкому чудовищу прозвучала на Высокой Речи…
2
Сельский солтыс был мужичок тёртый. Недаром же прожил несколько лет в большом городе. Точнее — в городской тюрьме, но кого интересуют подробности!
— Никак не можно, милсдарь ведьмак, — развёл он короткими ручками. — Что-то вы, вашмилсть, накосячили. Положено принесть мёртвый труп свежеубиенного зверя либо жизненно важную часть оного. А этак нехорошо получается. Этак любой проходимец…
— Ты говори, да не заговаривайся! — воскликнул бард. Поэтическое чутьё безошибочно подсказывало ему, что пятьдесят монет возвращаются обратно на куст. — Мой друг отвёл угрозу от ваших сорванцов, вы вскоре сами в этом убедитесь. Морковкин Лес отныне безопасен! А гонорар — заслужен!
Геральт помалкивал — по дороге было решено, что финансовый вопрос будет решать красноречивый Лютик.
— Оно бы конешно, — сказал солтыс. — Да как знать? Вот ежели вашмилсти проживут у нас хуч бы до зимы, тады и убедимся — жива ли ижица, али сгубил ты её. Как гутарят у нас в простом народе, обоснуй, что ты ведьмак!
— Horribile diktu! — воскликнул бард. — До зимы! Без гроша!
— Так в долг будете жить в моей корчме, — сказал солтыс. — И брать-то стану умеренно, как вы есть возможные избавители… Бражка по праздникам безвозмездная… Одна кружка в одни руки…
— Afftar, vypej jadu! — грозно сказал бард.
Но ни латынь, ни Высокая Речь на мужичка не подействовали. Недаром судья в Первограде хотел его повесить, да вот не вышло: выкрутился, мерзавец!
3
— Ничего тебе не остаётся, — подвёл итог Лютик, — как принять моё предложение.
— Исключено, — сказал Геральт. — Нам даже нечем заплатить страже у городских ворот. Не говоря о прочем. Это наши кони могут пока на травке протянуть, а у меня живот подвело…
— Возьми орешков, — сказал поэт и протянул другу полную пригоршню. — Я тебе предлагаю не жалкие полсотни оренов, а три тысячи полновесных золотых.
— Это в том случае, если победишь в состязании трубадуров, — сказал ведьмак. — А я насчёт тебя что-то сомневаюсь. Сам же говорил, что там лучшие из лучших соберутся…
— Ага, а меня на помойке нашли, — горько молвил поэт. — Вот я, например, никогда не сомневался в твоих качествах истребителя нечисти, а ты… Сомневается он! Не по-товарищески получается!
— Это разные вещи, — сказал Геральт. — Нельзя сравнивать убийство и творчество. Нечисть я уничтожаю объективно: вот она была — и нету. А в искусстве не так. Там сколько людей, столько и мнений. Не во всяком трактире мог ты напеть на жбан пива — кое-откуда и на пинках тебя выносили…
— Потому что у них слуха не было, как и у тебя. Сто процентов — награда моя, — сказал Лютик. — Ибо кто судить-то будет? Городская коллегия. Адвокатишки да купчишки, ведь своих-то трубадуров и певцов в Первограде нет. На их невзыскательный вкус я как-нибудь уж потрафлю. Спою что-нибудь до отвращения местно-патриотическое. Вроде «Я вижу славный Первоград в мечтательном бреду. Там всякий знатен и богат, и я туда приду»… Или «Слушай, Первоград, я тебе спою задушевную песню свою»… Клюнут, олухи!
— Для начала, — сказал Геральт, — нужно войти в город. Представляю, какой у них входной сбор…
— Не проблема. Там будет полно моих собратьев-трубадуров, у кого-нибудь перехвачу в долг до награды…
Ведьмак вскинул руку и изобразил знак Фигто.
— А то я вашего брата не знаю, — сказал он. — Никакой солидарности, в ложке воды готовы друг дружку утопить…
— А Эсси Давен? — сказал Лютик. — Она давно на меня западает…
— Если Эсси на кого и западает, — сказал Геральт, — так уж точно не на тебя. И вообще мне в городе нечего делать. Всё равно в песне я тебе не помощник.