Ведьмачьи легенды

— Но должен же у меня в зале быть хоть один поклонник, — сказал бард. — Знаешь, как поэту нужен верный слушатель — как тебе ведьмачий медальон! Кроме того, прославленному певцу ведь и телохранитель потребен! Мало ли на что способны завистливые соперники! Подольют в пиво кислоты, например, чтобы я золотое своё горлышко спалил… Или килу подсадят болючую…

— Ну да, а я пробовать буду из всех твоих кружек и тарелок, — сказал Геральт. — Как королевский кухарь.

— Ты же всякую отраву без пробы чуешь, — сказал поэт. — А вознаграждение пополам.

— О вознаграждении вообще речи не идёт, — сказал ведьмак. — Дадут награду своему, как положено… А тебе хорошо если грамоту участника вручат!

— Я же сказал — нету там своих певцов и стихотворцев, — воскликнул бард. — Судьи тамошние — народ неискушённый. А я пущу в ход своё знаменитое обаяние…

— Значит, соперников у тебя практически нет? — ехидно спросил Геральт.

Лютик тяжко вздохнул.

— Есть один, — признался он. — В нём-то всё и дело.

— Вальдо Марис из Цидариса? — сказал ведьмак.

— Забудь об этой бездарности, — сказал Лютик. — Тоже мне соперник! «Ещё вчера мои печали казались страшно далеки» — вот уж поистине вчерашний день трубадурства! Нет, есть кое-кто похуже…

— Кто же этот негодяй? — поинтересовался Геральт. — Или, паче чаяния, негодяйка?

— Некто Помпей Смык из Моветона по прозвищу Одноглазый Орфей. Ты о нём, скорее всего, и не слышал. Никакого Моветона нет ни на какой карте. Молодец сей недавно объявился. Сам я на выступлениях указанного Смыка не бывал, но добрые люди мне напели. Тугоухий графоман! Ему и глаз-то, поди, выбили за то, что немилосердно фальшивил! Ни смысла, ни мелодии, а вот поди ж ты — чарует, как говорят у нас, аудиторию! Плачут люди, рубахи рвут! И на себе, и на нём — сувениры, говорят! Колоссальный успех!

— Ну, тогда тебе с ним не тягаться, — сказал Геральт. — Признай, что появился талант покрупнее тебя, имей мужество… Аудиторию-то он чарует, сам сказал…

— В том-то и дело, — сказал Лютик. — Потому-то ты мне и нужен.

— Не вижу связи, — сказал Геральт. — Уж не хочешь ли ты, чтобы я этого парня вульгарно зарубил ни за что ни про что?

— Типун тебе на язык! — сказал бард. — Зарубишь, а потом скажут, что это я тебя подначил из чёрной зависти… Нет! Поэт Лютик никогда не был завистником! Только сдаётся мне, что нечисто с этим самозваным Орфеем…

— В каком смысле?

— В таком, что он людей не иносказательно, а буквально чарует. Наводит на них что-то такое. А твой медальон… У него же от заклинаний натуральная эрекция начинается! Вот ты этого типа и разоблачишь за применение недостойных и сверхъестественных приёмов!

— В Первограде, должно быть, свой колдун для таких дел имеется, — сказал Геральт. — Он быстрей моего разоблачит, да и веры ему больше…

— Нет, — вздохнул поэт. — В том-то и беда, что нету в Первограде своего колдуна. Раньше был, но они его за долги в тюрьме сгноили. Проценты на проценты на проценты. Против банкирского крючкотворства никакие заклинания не помогли. Уж такой там народ!

— Ну, строго говоря, я и тебя самого могу разоблачить, — сказал ведьмак. — Лютня-то небось эльфийской работы! Нечеловеческие звуки издавать способна…

— А разве на ней есть клеймо «Made in Elfland»? — парировал поэт.

— Тогда поехали, — сказал Геральт. — Всё же лучше, чем ничего. Дай-ка ещё орешков…

4

Смеркалось. Плотва и Пегас плелись еле-еле, но подгонять бедных лошадок совесть не позволяла.

— Если бы ты не спорил, — сказал Лютик, — мы бы успели проехать в город…

— Даже обсуждать не хочу, — махнул рукой ведьмак. — У нас ни гроша, ты понимаешь? Унижаться перед стражниками? Ограбить кого-нибудь? Лучше уж заночевать прямо тут, на опушке. Не впервой…

Между тем вечерок-то выдался прохладный. Бард зябко поёжился:

— Нет уж, хватит с меня походной жизни. Помнится, была тут корчма — нарочно поставили для тех, кто к воротам опоздал. Правда, и драли там…

— Попросимся переночевать в конюшне, — сказал Геральт. — Кстати, можешь предложить хозяину свои певческие услуги — вдруг да клюнет? В конце концов, это твоя работа…

— Там видно будет, — сказал Лютик.

Корчма, точно, была на месте: большая, старинная, слегка покосившаяся. Небольшой магический шар у входа освещал ветхую и выцветшую вывеску: «Засахаренная кры…» — последние буквы, как видно, не пережили стихии.

— Это у первоградцев национальный деликатес, — пояснил бард.

— Однако клиентами здесь не обижены, — сказал Геральт. — Смотри: во дворе сплошь телеги, фуры да возы. Привезли товар в город, а к урочному часу не поспели. Пожалуй, не обломится нам место в конюшне…

— Не каркай, Белый Волк, — досадливо сказал поэт.

Ворота были закрыты, так что ведьмаку пришлось приложить к запорному брусу малую толику телекинеза.

Всадники въехали во двор. Дюжий детина с оглоблей в руках сидел на охапке сена и охранял возы и конюшню. Вернее сказать, детине снилось, что он охраняет…

Они спешились.

— Что-то тихо в доме, — заметил ведьмак. — А ведь возчики — народ шумный и весёлый!

— Напились уже — вот и тихо, — сказал Лютик. — Стучи. Авось в лоб не дадут.

Но стучать не пришлось — дверь была приоткрыта.